Начало научного славянского языкознания. Славянский этногенез и языкознание

Наиболее достоверными источниками для теоретических основ происхождения и развития славян располагает лингвистика, в особенности сравнительное языкознание. Хотя лингвистический анализ сам по себе не в состоянии предложить достоверную хронографию, но в сочетании с археологическими данными (летописи, эпиграфика, нумизматика) он дает весьма достоверную историческую и географическую картину общности и взаимосвязей народов.

Не менее значимые, в отдельных случаях, результаты может давать эпонимический анализ местности, в частности определение связи географических названий с лингвистическими гипотезами. При всей своей очевидной условности, именно этот вид анализа, например, пока что ставит в тупик исследователей славянской истории в вопросе о прошлом территории Польши: вопреки сравнительной гармонии археологических и лингвистических теорий, географические названия данной местности говорят об их галльском и финском происхождении, причем отдельные исследователи (наподобие Шахматова и Розвадовского) распространяют территорию расселения финнов и галлов вплоть до озера Ильмень.

До V-VI в. н.э., согласно современным лингвистическим взглядам, на территории, занимаемой современными славянами, был распространен некий язык, называемый протославянским. Следует сразу заметить, что подобное утверждение, хотя и считается общепризнанным, однако основано исключительно на теоретических выводах – никаких письменных источников в подтверждение существования этого языка не найдено.

С точки зрения лингвистического анализа существует устоявшееся предположение, что носители протославянского языка консолидировались не позднее II тысячелетия до н.э.

Большинство исследователей в границах протославянского языка выделяет северную ветвь индоевропейского языка, к которому относит германский, пралитовский и праславянский языки, с последующим выделением пралитовского и праславянского языков в языковую группу сатем, сохранившую сходство с древнефракийским и индо-иранским языками, а также родство с финским языком.

В VI в. индоевропейский праславянский язык разделяется на две ветви: западную, куда вошли ляшский и чешский языки, и юго-восточную, включающую русский язык и южную группу языков, в которую вошли болгарский, сербский и словенский. Российские исследователи, стремясь выделить русский язык в отдельную ветвь, делят праславянский язык на три ветви: западную (в которую вошли польский, чешский, словацкий и вендский языки), южную (словенский, сербскохорватский, македонский и болгарский языки) и восточную (русский, украинский и белорусский языки). Независимо от пристрастий отдельных ученых, общность всех этих языков в их современном состоянии очевидна даже при поверхностном анализе.

В IX в. произошла первая письменная фиксация языка византийскими миссионерами Кириллом и Мефодием для южно-македонского (солунского) диалекта, позднее названного словенским, а в 1820 г.

старославянским языком, были разработаны две азбуки: кириллица и глаголица (вышедшая из обихода еще в XII в.) Письменные тексты на других славянских языках появились в X в.

К XII-XIII вв. большинство ныне существующих славянских языков были территориально и этнически оформлены и, за редким исключением, заняли в основном те ареалы, на которых используются сегодня.

Современный русский язык, претерпевший с момента распада протославянского языка ряд значительных изменений, вследствие своей изначальной распространенности на более или менее обширном пространстве имел массу различных наречий, зачастую мало похожих друг на друга, однако, вследствие имперской политики, централизации власти и упорядочения государственного делопроизводства уже к XV в. принял сравнительно стабильную форму. Тем не менее, даже в границах Центральной России XX в. прослеживаются десятки говоров и наречий, соответствующих тем или иным народам.

В России еще в XV в. сложились две группы наречий: северные и южные, характеризующиеся рядом четких изоглосс.

Северное наречие характеризуется оканьем, кое-где еканьем, выпадением йота в окончаниях и корнях слов, упрощениями групп согласных, которые различаются по разным говорам северного наречия, твердым произношением шипящих Щ и Ж. Резкая отличительная черта северного наречия от южного – произнесение в северном наречии Г взрывного, которому соответствует южное Г фрикативное. В ряде говоров северного наречия широко распространено также цоканье.

Северное наречие делится на новгородское и суздальское наречие, отдельно выделяется поморский говор, распространенный среди поморов в бывших Архангельской и северных частях Олонецкой и Вологодской губерний. Под влиянием поморского говора и лексических элементов южнорусского наречия в XVII в. сформировались сибирские старожильческие говоры.

Южное наречие распространено в пределах Тульской, Рязанской, Орловской, Тамбовской и большей части Калужской, Воронежской, Курской, частично в южной части Пензенской и западной части Саратовской губерний, а также в земле Войска Донского. Наречие характеризуется аканьем, фрикативным образованием фонемы Г.

Кяхтинский язык является типичным русским пиджином, созданным в XIX в. и существовавшим до 30-х гг. XX в. вдоль русской границы с Китаем, преимущественно в Иркутской губернии и Приамурье. Лексика кяхтинского языка преимущественно русская, с заимствованием монгольских и китайских слов, а грамматический строй – китайский.

Руссенорск - пиджин, смешанный русско-норвежский язык, возникший в конце XVIII в. при общении поморских и норвежских торговцев. Существовал до начала 20-х гг. XX в. 50% лексики заимствовано из русского языка, 40% – из норвежского, остальное – из английского, голландского, нижненемецкого, финского и саамского.

Вопрос о существовании украинского языка как самостоятельной классификационной единицы остается открытым, так как эта тема чрезвычайно подвержена политическим веяниям. Есть мнение, в частности, что современный украинский язык гораздо ближе к восточной группе протославянского языка, чем современный русский. С другой стороны, говоря об Украине в лингвистическом аспекте, мы можем говорить лишь о Среднем Поднепровье и Слобожанщине, жители которых в официальных документах XVI – начала XVIII вв. назывались черкесами, а в более позднее время – малороссиянами, малороссами или южнороссами, руськими.

Малорусское наречие делилось некогда на два главных наречия – северное и южное. Вторжение южных малоруссов в область, занятую северными, отодвинуло границы малорусских поселений к северу: северные малоруссы заняли Подляшье (губернии Седлецкая и часть Гродненской) и углубились в Полесье, перейдя за Припять. Этим их движением раздвигались границы Киевского княжества, доходившие до середины современной Минской губернии. Западная ветвь северных малоруссов была откинута вторжением южных малоруссов к западу, и Угорская Русь представляет собой остатки северно-малорусских племен, отступивших перед напором южно-малоруссов – волынян: по крайней мере, можно указать несколько звуковых черт, сближающих угрорусское наречие с северно-малорусским. К востоку от этого поднаречия расположены галицкое и подольско-холмское поднаречия: первое из них принадлежит несомненно южно-малорусской семье, но оно восприняло немало черт первоначальных жителей этой местности, северно-малоруссов, ассимилировавшихся с позднейшими поселенцами – южанам. Второе поднаречие, подольско-холмское, еще ближе к чистому типу южно shy;малорусского наречия: мало отличаясь от украинского наречия, занимающего обширные пространства к востоку, оно сближается с западно-украинским поднаречием, простирающимся на восток до Днепра, тем, что приняло несколько северно-малорусских черт. Это поднаречие занимает нынешнюю губернию Полтавскую, Харьковскую, Воронежскую и Новороссийскую. Очевидно, восточные украинцы никогда не соседствовали с северными малоруссами: вот почему правильнее всего выводить их из южной части заднепровской Украины (южной части нынешней Подольской губернии). В северо-западной части нынешней Полтавской губернии и южной части Черниговской восточно-украинские говоры подверглись влиянию северно-малорусского говора Подесенья и образовали особое поднаречие -северско-украинское или нежинско-переяславское. Северные малоруссы перешли за Днепр, где смешались с остатками северян, сравнительно поздно, очевидно – под охраной литовско-русской государственной власти. Древние поселения их, как и всего малорусского племени, не переходили за Днепр. Северно-малорусское наречие присутствует, с одной стороны, на крайнем западе, на границах с Польшей – это подляшское поднаречие, занимающее Седлецкую губернию, а в Гродненской – уезды Брест-Литовский и части Бельского, Кобринского и Пружанского уездов. С другой стороны, на востоке полешское поднаречие занимает в Киевской губернии северные части Киевского и Радомысльского уездов, в Волынской – Овручский и прилегающие части соседних уездов. Весьма вероятно, что раньше северно-малорусские поселения простирались несколько южнее: к северу они оттеснены частью вторжением южных малоруссов, частью монголо-татарским нашествием.

Кроме того, на территории современной Украины выделяются следующие языковые наречия: северные (полесские, волынские), юго-западные (волынско-подольские, галицко-буковинские, карпатские, поднестровские), юго-восточные (поднепровские, восточно-полтавские).

Суржик - языковое образование внутри украинского языка, сформировавшееся под значительным влиянием русского языка. Суржик образовался в среде сельского населения в результате смешения украинских говоров с русским разговорным языком. Распространен на территории современной Украины, юга России и Молдавии. Письменно суржик зафиксирован в конце XVIII в.

Карпаторусинский микроязык распространен среди русинов Закарпатья, Словакии, Польши и Венгрии.

Белорусское наречие – это прямой потомок той ветви северно-русского наречия, которая издавна соседствовала с польскими говорами и пережила вместе с ними некоторые общие звуковые явления (дзекание). Восточные говоры среднерусской семьи рано отошли в сферу влияния восточной ветви среднерусского наречия; напротив, западные племена (дреговичи, радимичи и часть вятичей), пользуясь, вероятно, приливом населения из опустошенной татарами Северщины, образовали в союзе с Литвой особое государство и слились в одну языковую группу.

В современной Минской области, составлявшей некогда южную часть Полоцкого и северную часть Киевского княжества, проходит до сих пор диалектическая граница среднеруссов и южноруссов.

В нынешней Гродненской области белорусы встретились как с мазовецкими говорами, оказавшими влияние на их язык (например в Волковыкском районе), так и с северно-малорусскими, оказавшими на них значительное влияние.

Считается, что в белорусский язык вошли говоры радимичей, дреговичей, смоленских и полоцких кривичей. Для белорусского языка, в отличие от русского, характерны сохранение «о» только под ударением, в остальных случаях пишется «а», и особые варианты использования буквы «е».

Формирование белорусского наречия на основе общего древнерусского языка относится к XIV в., когда был создан некий «старобелорусский язык», использовавшийся в Великом княжестве Литовском. По мнению белорусских лингвистов, старобелорусский язык в течение XV-XVII вв. был вытеснен польским языком и остался лишь в бытовом языке сельских жителей. По мнению ряда историков, белорусского языка не существовало в принципе, а существовал западнорусский язык, который к XIX в. бытовал лишь как местное наречие русского языка.

Белорусский язык использует преимущественно кириллицу, однако для обозначения некоторых звуков используется латиница; белорусские татары использовали белорусский арабский алфавит.

Трасянка - смешанный язык на основе белорусского языка с русской лексикой и белорусской фонетикой. Возник как способ общения между городскими и деревенскими жителями, широко распространен в современной Белоруссии.

Гальшанский микроязык создан в конце 1980-х гг. в Литве на основе местных белорусских говоров.

Полесский (западнополесский, ятвяжский) микроязык распространен на юго-западе Белоруссии. Носителя языка отвергают его близость к белорусскому или украинскому языкам.

Формой русского языка являлся вымерший западнорусский язык, бывший официальным языком Великого княжества Литовского с XIV в. и до 1693 г., Речи Посполитой с 1569 по 1693 гг., и письменно-литературным языком XIV-XVIII вв. Западнорусский язык является синтезом местного варианта древнерусского языка и польского языка, с влиянием местных диалектов. Именно на западнорусском языке были изданы первые восточнославянские печатные книги. После объединения Великого княжества Литовского с Польшей западнорусский язык был вытеснен польским, и окончательно вышел из употребления в XVIII в., хотя потенциально мог стать основой для украинской и белорусской письменности.

Русинский (карпаторусский) микроязык распространен в Закарпатской области Украины и на востоке Словакии, а также практически во всех западнославянских странах. Близок к украинскому языку.

Польский язык распространен среди поляков, а также в Литве, Белоруссии и Украине. Язык близок к чешскому, словацкому, поморскому, лужицкому и полабскому языкам. В средние века язык развивался в основном благодаря католическому духовенству, и подвергся сильному влиянию чешского и латинского языков. Современный литературный польский язык был создан в XVI в. на основе западных диалектов, которые были распространены на территории Познани. В XVI-XVII вв. польский язык стал практически языком межнационального общения на всей территории восточной Европы, однако с конца XVIII в., после раздела Польши между Россией, Австрией и Пруссией, его значение резко упало. Часть лексики польского языка была заимствована из немецкого и французского языков.

Вичский микроязык – язык, созданный на основе польских говоров Литвы.

Кашубский (поморский, померанский) язык – язык лехитской подгруппы, распространенный на территории современной Польши, преимущественно западнее и южнее Гданьска. Лексика близка к польскому языку. Часть словарного запаса заимствована из древнепрусского и немецкого языков. Кашубская письменность возникла в XV в. на основе латинского алфавита и использует польскую орфографию, однако универсальные правила написания отсутствуют.

Словинский язык является диалектом кашубского языка, был распространен среди словинцев. После объединения Германии в 1871 г. стал окончательно вытесняться немецким языком, а к середине XX века полностью исчез.

Полабский (древляно-полабский, вендский) язык распространен до первой половины XVIII в. на левом берегу Эльбы в Люненбургском княжестве, а также и на севере современной Германии. К XVII в. язык был признан устаревшим и принудительно заменялся на немецкий язык.

Болгарский язык – южнославянский язык, на котором говорят многие жители Балканского полуострова и прилегающих стран. В отличие от других славянских языков, в болгарском языке практически отсутствуют падежи, но присутствует неопределенный и нулевой артикли. Язык близок к церковнославянскому и содержит массу архаичных слов. Вследствие продолжительной ассимиляции болгар с турецким населением, в современном болгарском языке много турецких слов.

Болгарский язык в своем развитии прошел четыре стадии: предписьменный (до IX в.), староболгарский (IX-XII вв.), среднеболгарский (XII-XIV вв.), новоболгарский (после XV в.). В XV-XVI вв. под влиянием турецкого, румынского, албанского и греческого языков, произошли коренные изменения в болгарском языке, такие, как исчезновение падежных и глагольных форм и появление членных форм с постпозитивным членом «ЪТ», «ТА», «ТО» и т.д.

Банатско-болгарский микроязык сформировался в XVIII в. в Румынии и Сербии.

Помакский микроязык распространен среди помаков – болгароязычных мусульман Греции.

Македонский язык является вариантом болгарского языка. Язык делится на три группы диалектов: западномакедонские, восточномакедонские и северомакедонские. В словарный состав македонских говоров вошли многочисленные слова, заимствованные из греческого, румынского, турецкого языков. Македонский язык отличается от других славянских языков развитой системой глагольных модально-темпоральных форм, например, употреблением форм с результативным значением.

Эгейско-македонский микроязык распространен среди македонцев Греции.

Чешский язык делится на четыре группы диалектов: чешская, среднеморавская, восточноморавская, ляшская.

Сербохорватский язык - литературный язык, созданный на основе совокупности диалектов территории современной Югославии. Основы единого сербохорватского языка заложены в начале XIX в. просветителем Вуком Караджичем.

Сербский язык - вариант сербохорватского языка. Распространен на территории современной Сербии, Черногории, Хорватии и Боснии. Язык использует два алфавита: кириллический («вуковица») и латинский («гаевица»). Ряд сербских рукописных букв не имеет аналогов написания в других славянских языках.

Хорватский язык - вариант сербохорватского языка. Распространен на территории современных Хорватии, Боснии, Герцеговины, Воеводины. Алфавит на основе латиницы, идентичен чешскому. Имеет чокавское и кайкавское наречия.

Боснийский язык - вариант сербохорватского языка. В языке много заимствований из арабского и персидского языков.

Словацкий язык очень близок к чешскому. Стандартизация языка произошла в конце XVIII в. Современный словацкий язык насчитывает 29 диалектов. Юго-западные диалекты максимально близки к чешскому языку, восточные – к украинскому.

Восточнословацкий микроязык – язык протестантов Восточной Словакии. Сформирован в XVIII в.

Паннонско-русинский (югославорусинский) язык генетически относится к словацкому языку, со значительным влиянием восточнославянских русинских говоров. Распространен среди русинов Воеводины и Хорватии.

Словенский язык – язык населения современной Словении. В письменном виде впервые определен в «Брижинских отрывках» между 972 и 1093 гг. На современный словенский язык оказал большое влияние немецкий язык. Словенский язык является одним из самых неоднородных языков мира, имеет более 30 диалектов.

Язык делится на восемь диалектных групп: каринтийская (корошская), приморская, ровтарская, доленьская, гореньская, штирийская (штайерская), паннонская, кочевская.

Кроме того, в словенском языке выделяется три микроязыка.

Венецианско-словенский микроязык распространен в Италии, в основном в окрестностях Венеции. Прекмурско-словенский микроязык распространен в Прекмурье (Северо-Восточная Словения) и некоторых районах Австрии.

Резьянский микроязык распространен в долине Резья в Италии.

Хорватский язык делится на штокавский диалект (на нем говорит основная часть хорватов; на основе его икавского поддиалекта сложился литовский язык), чакавский диалект (в Далмации, Истрии и на островах) и кайкавский диалект (в округах Загреба и Вараждина).

Градищанско-хорватский (бургенландско-хорватский) микроязык – язык на базе хорватского диалекта, расположенного в немецком и отчасти венгерском окружении. Распространен в Австрии, Венгрии и Чехии. Формировался начиная с XV в. среди хорватских беженцев с территорий, оккупированных Османской империей.

Полабский язык полностью прекратил существование в результате германской экспансии. Был распространен на территории Германии.

Лужицкий (сорбский, серболужицкий) язык – язык лужичан, славянского населения Германии, в основном в Саксонии и Бранденбурге. Делится на верхнелужицкий и нижнелужицкий языки.

Верхнелужицкий язык распространен среди славянского населения Германии, преимущественно в Саксонии.

Албанский язык представляет собой отдельную группу индоевропейских языков. На нем говорят албанцы Албании, Греции, Македонии, Сербии (в основном Косово), Черногории, Нижней Италии и Сицилии. По мнению большинства исследователей, на пра-албанском языке говорили иллирийцы, однако язык с тех пор заимствовал большое количество слов из греческого, латинского, романского, турецкого и славянских языков. Албанский язык родственен румынскому.

Современный румынский (дакорумынский) язык, хотя на нем говорят славяне, относится к балкано-романской подгруппе романских языков. Несмотря на относительную молодость румынской этнографической группы, румынский язык имеет глубокие исторические корни. В основе румынского языка – автохтонные языки гетов, даков, иллирийцев и мезов, сформировавшиеся еще до II в. до н.э. Во II – III вв. н.э., после вхождения Дакии в состав Римской империи, язык радикально изменился под сильнейшим влиянием народной латыни, и далее, до VI в., развивался в форме так называемой балканской латыни. В VII-X вв. на территории современной Румынии существовало славяно-романское двуязычие, на базе которого к XIV в. сформировался проторумынский язык, который вплоть до XVII в. подвергался внешним влияниям и назывался старорумынским языком. Любопытно, что в этот период основным письменным языком румын был старославянский. В XVIII в. сформировался современный румынский (новорумынский) язык.

В процессе своей эволюции румынский язык взаимодействовал с другими, не романскими, языками, и вследствие этого контакта обогатился иностранными элементами, главное место среди которых принадлежит славянским элементам.

В конце XIX в., вследствие введения латиницы, на основе румынского языка возник молдавский диалект.

Арумынский (аромунский) язык относится к балкано-романским языкам. Наиболее близок к мегленорумынскому языку. Язык включает северную (фаршеротский, москопольский и мюзекерский диалекты) и южную (пиндский, грамостянский, олимпский диалекты) диалектные зоны.

Мегленорумынский (аромунский) язык относится к балкано-романским языкам. Наиболее близок к арумынскому языку, многими исследователями считается его поддиалектом.

Истрорумынский язык отделился от дакорумынского языка сначала как поддиалект, а затем, под влиянием говоров Баната и Юго-Западной Трансильвании, сформировался в самостоятельный язык. В настоящее время является вымирающим языком, число его носителей не превышает 1000 человек. Все говорящие на истрорумынском языке также владеют хорватским языком.

Понятие и термин славянская филология возникли на основе термина филология (от греческого philologia - склонность, любовь к слову). В настоящее время термин филология имеет несколько значений. В широком смысле филологией называют дисциплины, изучающие язык, литературу и культуру через посредство литературных и других культурно-исторических произведений и памятников. Иногда филологией называют только комплекс наук о языке и связанных с языком явлениях.

Многозначность термина филология объясняется исторически. В Древней Греции филология - это прежде всего раздел философии как науки о природе слова и речи, о природе языка и его связи с мышлением; важнейшей частью древнегреческой философии были также "грамматическое искусство" и критическое изучение древних авторов.

Новый этап в развитии филологии начинается в эпоху Возрождения и связан с деятельностью ученых-энциклопедистов, которые стремились к глубокому познанию языков, литературы и культуры античного мира.Значительно позднее (в конце XVIII в.) возникло понятие классической филологии, которая изучает всё, что относится к античности, в противоположность "новым филологиям" - наукам о германских, романских, славянских народах и языках. Понятие славянская филология является неоднозначным. Оно используется как название совокупности основных и вспомогательных наук - лингвистических и культурно-исторических дисциплин, связанных с изучением языков, литературы, духовной и материальной культуры славянских народов. К числу основных относится славянское языкознание, а к числу вспомогательных - наука о древней славянской письменности, славянский фольклор и славянская мифология, этнография, литературоведение.

Славянская филология входит в состав славяноведения (славистики) - комплекса наук о славянах, - который объединяет все дисциплины, занимающиеся изучением славянства: славянская история, этнография, фольклор, мифология и др.

Как научная дисциплина славяноведение сложилось в конце XVIII -начале XIX века в условиях борьбы славянских народов (южных и западных славян) за национальное самоопределение, сопровождавшееся ростом национального самосознания, что обусловило большой интерес славянских ученых к славянским древностям - к истории, литературе и языку древних славян.

Славяноведение и славянская филология давно уже стали не просто наукой, а важнейшей составной частью национальной культуры каждой славянской страны и каждого славянского народа.

Крупнейшие филологи-слависты

В славянских странах на протяжении веков многократно появлялись филологи-слависты, научная значимость деятельности которых делает само их наследие выдающимися фактами истории славянской культуры. Среди этих ученых были и научные гении (например, М.В. Ломоносов, А.А. Потебня и др.).

Владимир Иванович Даль (1801--1872) -- блестящий филолог-самоучка, составитель собрания пословиц «Пословицы русского народа» и знаменитого толкового «Словаря живого великорусского языка». Обе вышеназванные книги по сей день являются бесценными произведениями русской духовной культуры.

Академик Измаил Иванович Срезневский (1812--1880) оставил обширное научное наследие (около 400 работ). Особенно важен его труд по исторической грамматике «Мысли об истории русского языка». Среди творческих замыслов Срезневского, безусловно, центральное место принадлежит многотомному словарю древнерусского языка. Завершить этот труд Срезневский не успел, и он был издан посмертно под названием «Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам». Неоднократно переизданный в XX в. словарь Срезневского поныне сохраняет огромное значение для филологии и, по сути, не имеет аналогов.

Академик Яков Карлович Грот (1812--1893) был крупнейшим исследователем творчества Г.Р. Державина, и при этом автором выдающихся трудов по русской грамматике, орфографии и пунктуации. Предложенные им нормы русского правописания действовали много десятилетий вплоть до послереволюционной орфографической реформы 1918 г.

Академик Федор Иванович Буслаев (1818--1897) был одним из культурнейших людей своего времени, полиглотом. Будучи филологом, исследователем языка, фольклора и литературы, он был также крупным историком и теоретиком живописи. В 1838 г. он окончил словесное отделение философского факультета Московского университета. Став после этого простым гимназическим учителем, написал первые статьи о русском языке и его преподавании. Перейдя на должность домашнего учителя в аристократическую семью и уехав с ней на два года за границу, Ф.И. Буслаев пребывание в Германии использовал для проникновенного изучения работ немецких филологов, а живя в Италии, совершенствовался как искусствовед. Он был одним из лучших педагогов своего времени; именно Буслаева избрали в конце 1850-х гг. для преподавания истории русской словесности наследнику престола Николаю Александровичу (этот лекционный курс опубликован).

В 1844 г. Буслаев издал великолепную книгу «О преподавании отечественного языка». Этот труд (реальное содержание которого несравненно шире названия) переиздается по сей день и по сей день служит для филологов ценным научным источником. Через три года автор стал преподавать в родном Московском университете. Будучи профессором и затем академиком, Буслаев написал «Опыт исторической грамматики русского языка» (1858), также поныне переиздаваемый, и два тома «Исторических очерков русской народной словесности и искусства» (1861).

Выезжая за границу, он продолжал изучать историю искусства. Буслаев был одним из крупнейших специалистов и по русской иконописи. Несколько особняком в его обширном и многогранном творческом наследии стоят сборник работ о современной литературе «Мои досуги» и книга мемуаров «Мои воспоминания». В последние годы жизни ослепший академик Ф.И. Буслаев создавал новые и новые труды, диктуя их тексты стенографистам.

Петр Алексеевич Лавровский (1827--1886) родился в семье сельского священника, закончил тверскую духовную семинарию и петербургский педагогический институт. Был рекомендован своим учителем И.И. Срезневским в 1851 г. в Харьковский университет на должность заведующего кафедрой славянских наречий. В 1869 г. возглавил новооткрытый Варшавский университет, но, обладая прямым и открытым характером, не склонным к дипломатии, ректором был лишь три года. Среди трудов П.А. Лавровского следует указать на книгу «Коренное значение в названиях родства у славян» (1867), сербско-русский и русско-сербский словари. Крупным филологом был и его брат Николай Алексеевич Лавровский. филология славяноведение научный дисциплина

Академик Александр Николаевич Пыпин (1833--1904), был уроженцем Саратова, двоюродным братом писателя Н.Г. Чернышевского. Оба они отличались радикальными демократическими взглядами. В 1861 г. Пыпин молодым профессором Петербургского университета имел решимость выйти в отставку в знак протеста против введения правил, ограничивавших студенческие вольности. После ареста Чернышевского (конец 1862 г.) вошел вместо него в редакцию журнала «Современник» и впоследствии вместе с Н.А. Некрасовым был его соредактором. Как следствие, Пыпину, несмотря на его известность в академических кругах, довелось стать академиком лишь в конце XIX в.

А.Н. Пыпин отличался широтой научных интересов, изучая историю славянских литератур, историю масонства, современную ему русскую литературу и т. д. Характерной особенностью его подхода к литературе можно считать своеобразный «социологизм»: ее факты он стремился описывать на фоне политической истории общества.

Академик Владимир Иванович Ламанский (1833--1914) -- сын сенатора, выпускник Петербургского университета. В рамках научной командировки от Министерства народного просвещения занимался исследовательской работой в южнославянских и западнославянских странах. Магистерская диссертация Ламанского именовалась «О славянах в Малой Азии, Африке и Испании» (1859). Став доцентом, затем профессором Петербургского университета, преподавал славистику также в

Петербургской духовной академии и даже в академии Генерального штаба. Докторская диссертация Ламанского «Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе» (1871) касалась не только филологических вопросов, но и острых проблем политической истории. Обширный труд «Славянское Житие Кирилла как религиозно-эпическое произведение и исторический источник» (1903--1904) содержал как всегда у Ламанского резко своеобразную интерпретацию положения славянского мира в IX в. В XX в. сочинения В.И. Ламанского практически не переиздавались, его концепции игнорировались, но вытеснить его яркое имя из истории славистики так и не удалось.

Александр Афанасьевич Потебня (1835--1891), происходивший из дворян Полтавской губернии, при жизни был профессором провинциального Харьковского университета. Огромный творческий потенциал молодого автора ощутим уже в его магистерской диссертации «О некоторых символах в славянской народной поэзии» (1860). Работа «Мысль и язык», публиковавшаяся в виде цикла статей в 1862 г., сразу привлекла к молодому филологу, весьма интересно «повернувшему» некоторые идеи В. Гумбольдта, внимание читателей.

В 1865 г. тридцатилетний Потебня предпринял попытку защитить в Харькове докторскую диссертацию «О мифическом значении некоторых обрядов и поверий». Однако защита сорвалась, причем против диссертанта резко выступил его университетский педагог славист П.А. Лавровский, который подверг диссертацию подробной критике. В качестве докторской А.А. Потебня много позже защитил свой труд «Из записок по русской грамматике» (1874).

Важнейшие работы Потебни-литературоведа -- книги «Из лекций по теории словесности» (1894) и «Из записок по теории словесности» (1905).

В филологической концепции А.А. Потебни важное место занимает понятие внутренней формы. Потебня не сводил внутреннюю форму к внутренней форме слова, а последнюю не сводил к этимологическому образу в слове. Он усматривал наличие внутренней формы у всякого семантически целостного словесного образования (от слова до произведения) и признавал, кроме того, правомерность гумбольдтовского понятия «внутренней формы языка».

Академик Александр Николаевич Веселовский (1838--1906) был одним из крупнейших литературоведов своего времени, одним из основоположников сравнительно-исторического метода. Докторская диссертация -- «Из истории литературного общения Востока и Запада: Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе и западные легенды о Морольфе и Мерлине» (1872). Другие важнейшие труды -- «Разыскания в области русского духовного стиха» (вып. 1--6, 1879--1891), «Южно-русские былины» (I--IX, 1881--1884), «Из истории романа и повести» (вып. 1--2, 1886--1888). Многократно издан сборник статей А.Н. Веселовского «Историческая поэтика».

Академик Игнатий Викентьевич Ягич (1838--1923) -- хорватский ученый, работал в России, Австрии и Германии. Четыре десятилетия издавал ценнейший славистический журнал «Archiv fьr slavische Philologie». Среди его работ выделяются «О славянской народной поэзии» (1876), «Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке» (1895) и «История славянской филологии» (1910).

Ян Игнатий Нецислав Бодуэн де Куртенэ (1845--1929) -- лингвист, поляк по национальности. Магистерская диссертация -- «О древнепольском языке до XIV столетия» (1870), докторская диссертация -- «Опыт фонетики резьянских говоров» (1875).

Основал в Казанском университете (где русские называли его Иваном Александровичем) лингвистическую школу, давшую впоследствии, например, такого филолога, как А.М. Селищев. После Казани работал в Дерпте, Кракове, Петербурге, Варшаве и др. Бодуэн де Куртенэ -- один из основоположников современной структурной лингвистики, создатель теории фонем. Его главные сочинения собраны в авторском двухтомнике «Избранные труды по общему языкознанию» (1963).

Антон Семенович Будилович (1846--1908) закончил духовную семинарию, а затем Петербургский университет. В юности обратил на себя внимание работой «Ломоносов как натуралист и филолог» (1869). Из других трудов необходимо отметить книги «О литературном единстве народов славянского племени» (1877) и «Общеславянский язык в ряду других общих языков древней и новой Европы» (1892). Работал в Варшавском университете, затем десять лет, в 1892--1901 гг., был ректором Дерптского (Юрьевского) университета, где активно боролся с немецким засильем. После смерти труды Будиловича почти не переиздавались, а его имя и филологическое наследие в XX в. обычно замалчивались.

Академик Алексей Александрович Шахматов (1864--1920), выпускник Московского университета, был одним из наиболее известных филологов-славистов своего времени, историком языка и историком древних славянских литератур. Из его многочисленных работ можно указать на труды «К истории ударений в славянских языках» (1898), «Введение в курс истории русского языка» (1916), «Синтаксис русского языка» (1925--1927), «Историческая морфология русского языка» (1957). Шахматов много сделал для изучения проблемы славянской прародины.

Евгений Васильевич Аничков (1866--1937) -- закончил Петербургский университет, преподавал в различных высших учебных заведениях дореволюционной России. С 1918 г. жил в Югославии и работал профессором Белградского университета. Отличался большим разнообразием интересов, однако основные работы посвятил славянской мифологии и фольклору. К их числу относятся «Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян» (1903--1905), «Язычество и древняя Русь» (1914), «Христианство и Древняя Русь» (1924), «Западные литературы и славянство» (1926).

Александр Матвеевич Пешковский (1878--1933) -- выдающийся филолог Московской школы, оставивший работы как в области языкознания, так и в литературоведческой сфере. Главная его работа -- многократно опубликованный «Русский синтаксис в научном освещении» (1914, перераб. изд. 1928).

Академик Лев Владимирович Щерба (1880--1944) был разносторонним филологом, оставившим труды в области русистики, романистики, славистики и методики. Он является основателем Ленинградской фонологической школы. Вслед за своим учителем Бодуэном де Куртенэ Щерба разрабатывал теорию фонем. Глубоко изучил семантическую роль интонации в языке.

Языкознание как наука о языке зародилось в глубокой древности, предположительно на Древнем Востоке, в Индии, Китае, Египте. Сознательное изучение языка началось с изобретения письменности и появления особых языков, отличных от разговорных.

Первоначально наука о языке развивалась в рамках частного языкознания, что было вызвано необходимостью обучения письменному языку, т.е. прежде всего из потребностей практики. Первым теоретическим опытом описания языка была грамматика санскрита индийского ученого Панини (V-IV вв. до н.э.), которая называлась «Восьмикнижие». В ней устанавливались нормы санскрита, единого литературного языка Древней Индии, и давалось точное описание языка священных текстов (Вед). Это было наиболее полное, хотя и предельно сжатое (чаще всего в виде таблиц), описание орфографии, фонетики, морфологии, морфонологии, словообразования и элементов синтаксиса санскрита. Грамматику Панини можно назвать первой порождающей грамматикой, так как она в известном смысле учила порождению речи. Давая в качестве исходного материала список в 43 слога, ученый излагал систему правил, позволяющих строить из этих слогов слова, из слов - предложения (высказывания). Грамматика Панини до сих пор считается одним из самых строгих и полных описаний санскрита. Она обеспечивала сохранение ритуального языка в его традиционной форме, учила образовывать формы слова от других слов, способствовала достижению ясности и краткости описания. Сочинение Панини оказало существенное влияние на развитие языкознания в Китае, Тибете, Японии (в китайском языкознании долгое время основным направлением была фонетика), а позднее, когда европейская наука познакомилась с санскритом, - и на всю европейскую лингвистику, особенно на сравнительно- историческое языкознание.

Прикладной характер древнего языкознания проявился и в интересе к толкованию значений слов. Первый толковый словарь «Эр я» («Приближение к правильному»), над которым работало несколько поколений ученых, появился в Китае (III-II вв. до н.э.). В этом словаре давалось систематизированное толкование слов, встречающихся в памятниках древней письменности. В Китае же в начале нашей эры появился и первый диалектный словарь Фанъянь («Местные речения»).

Европейская лингвистическая, а точнее грамматическая, традиция зародилась в Древней Греции. Уже в IV в. до н.э. Платон, описывая грамматику греческого языка, вводит термин techne grammatike (буквально ‘искусство письма’), определяющий основные разделы современной лингвистики (отсюда происходит и термин «грамматика»). И сегодня европейская грамматическая наука активно использует греческую и латинскую терминологию.

Грамматическое и лексикографическое направление частного языкознания было ведущим в науке о языке в античной языковедческой традиции, в средневековой Европе и особенно на Востоке. Так, в частности, в IV в. в Риме появляется «Грамматическое руководство» Элия Доната, прослужившее учебником латинского языка более тысячи лет. Овладение этой грамматикой как символом премудрости, образцом правильности речи считалось верхом учености, и латынь на долгое время становится самым изучаемым языком.

В VIII в. арабский филолог Сибавейхи создает первую дошедшую до нас классическую грамматику арабского языка, который для мусульманского мира был своеобразной «латынью». В этом обширном труде (он назывался «Аль-Китаб», т.е. «Книга») ученый излагал учение о частях речи, о словоизменении имени и глагола, об их словообразовании, описывал те фонетические изменения, которые происходят в процессе образования грамматических форм, говорил об особенностях артикуляции тех или иных звуков, их позиционных вариантах.

На Востоке же к X в. формируется понятийный аппарат и терминология лексикологии, которая выделяется в самостоятельную научную дисциплину. Об этом свидетельствуют работы арабского ученого Ибн Фариса («Книга о лексических нормах», «Краткий очерк о лексике»), в которых впервые поднимается вопрос об объеме словарного состава арабского языка, дается классификация его лексики с точки зрения ее происхождения и употребления, разрабатывается теория слова (проблема многозначности слова, прямого и переносного значений, омонимии и синонимии).

Арабское языкознание оказало влияние на становление еврейского языкознания, развитие которого также шло в основном в двух направлениях - грамматическом и лексикографическом. Первая грамматика древнееврейского языка появляется в начале X в. Автор ее Саадия Гаон. Однако собственно научное изучение древнееврейского языка начинается с работ Давида Хайюджа, который в двух «Книгах о глаголах» выделил основные категории морфологии глагола и впервые ввел понятие корневой морфемы. Это понятие прочно утвердилось в еврейском языкознании, о чем свидетельствует фундаментальный словарь корневых морфем Самуила Нагида (XI в.) «Книга, избавляющая от нужды обращаться к другим книгам», куда вошли все слова и словоформы, встречающиеся в Ветхом Завете. На рубеже XII-XIII вв. появляются грамматики древнееврейского языка братьев Кимхидов, ставшие на долгое время классическими учебниками древнееврейского и арамейского языков во многих христианских университетах Западной Европы.

Грамматическое и лексикографическое направления частного языкознания, развивая и углубляя свой научный аппарат, становятся ведущими в науке о развитии и функционировании отдельных языков. Однако собственно теоретическое изучение языка, становление особой научной дисциплины - языкознания - происходит в рамках общего языкознания.

Философское осмысление языка, изучение его как средства познания мира начинается в Древней Греции, где постижение законов языка происходило в рамках философии и логики. Именно философия стала колыбелью науки о языке. Лингвистический интерес античных философов был сосредоточен на таких сложнейших проблемах, как происхождение языка, язык и мышление, соотношение слова, вещи и мысли и т.д. Язык рассматривался как средство формирования и выражения мысли. Разум и речь понимались как единый logos. Поэтому учение о слове (логосе) явилось основой древнегреческого языкознания. Слово в понимании древнегреческих ученых формировало социальный и сакральный опыт человека, давало ему возможность постигать и объяснять окружающий мир. Слово заставляло задуматься над тем, как происходит называние того или иного предмета внешнего мира. Оно требовало к себе внимательного отношения, ибо считалось, что неправильное образование или употребление слов может нарушить гармонию в обществе.

Так родилась теория именования, которая развивалась в двух направлениях. Одни ученые (например, Гераклит ок. 540-480 гг. до н.э.) утверждали, что наименование предметов определяется самой их природой (теория physei «фюзей», т.е. ‘но природе’), и в каждом имени отражается сущность обозначаемой вещи, поэтому, изучая слова, можно понять истинную сущность предмета. В соответствии с этой теорией каждое слово либо воспроизводит звуки, издаваемые самим предметом, либо передает те впечатления и ощущение, которые он вызывает в человеке (мед, например, гак сладок на вкус, что и слово mel ‘мед’ мягко воздействует на слух человека). Другие же ученые (например, Демокрит ок. 460-370 гг. до н.э.) считали, что называние происходит по установлению условного соглашения людей, т.е. по обычаю, без какой-либо связи с природной сущностью самих предметов (теория thesei «тезей», т.е. ‘по положению’), так как в мире природы есть немало предметов и явлений, которые имеют несколько наименований (явление синонимии) или вообще не имеют своих названий, поскольку ни один предмет сам по себе в наименовании не нуждается и может существовать в природе и без имени. Имена же нужны только человеку для выражения мысли о предмете, а потому они устанавливаются людьми по условному соглашению. Кроме того, одно и то же имя может относиться к разным предметам (явление омонимии), что совершенно непонятно, если связь имени и предмета природная.

Это противостояние двух направлений античного языкознания получило отражение в сочинении-диалоге Платона (ок. 427-347 гг. до н.э.) «Кратил». Кратил, отстаивающий теорию physei , полагает, что все, что существует в природе, имеет свое, «правильное имя, врожденное от природы». Его оппонент Гермоген защищает теорию thesei и считает, что ни одно имя не является врожденным от природы, но устанавливается людьми по их законам и обычаям. Против этих двух точек зрения в диалоге выступает Сократ, который говорит, что связь между предметом и его именем сначала не была случайной, однако со временем она утратилась в языковом сознании носителей языка, и связь слова с предметом была закреплена общественной традицией, обычаем.

Античная теория именования видела в слове упорядочивающее мир разумное начало, помогающее человеку в сложном процессе постижения мира. Согласно этому учению из слов складываются предложения, поэтому слово рассматривается и как часть речи, и как член предложения. Наиболее ярким представителем античной грамматической традиции является Аристотель (384-322 гг. до н.э.). В своих сочинениях («Категории», «Поэтика», «Об истолковании» и др.) он изложил логико-грамматическую концепцию языка, для которой было характерно нерасчлененное восприятие синтаксических и формально-морфологических характеристик единиц языка. Аристотель был одним из первых античных философов, кто развил учение о частях речи (и выделил имя и глагол как слова, выражающие субъект и предикат суждения) и синтаксисе простого предложения. Дальнейшая разработка этих проблем велась учеными Древней Стой, крупнейшего философского и лингвистического центра Греции (так называемыми стоиками) , которые усовершенствовали аристотелевскую классификацию частей речи и заложили основы теории семантического синтаксиса, активно развивающейся в настоящее время.

Своей вершины философское изучение языка достигает в XVI-XVII вв., когда остро осознается потребность в средстве межнационального и научнокультурного общения. Развитие языкознания в этот период проходит под знаменем создания так называемой грамматики философского языка, более совершенного, чем любой естественный язык. Рождение этой идеи было продиктовано самим временем, нуждами и трудностями межъязыкового общения и обучения. В трудах западноевропейских ученых Ф. Бэкона (1561 - 1626), Р. Декарта (1596-1650) и В. Лейбница (1646- 1716) обосновывается проект создания единого для всего человечества языка в качестве совершенного средства общения и выражения человеческих знаний. Так, в частности, Ф. Бэкон в своем сочинении «О достоинствах и усовершенствовании наук» выдвинул идею написания своеобразной сравнительной грамматики всех языков мира (или по крайней мере индоевропейских). Это, по его мнению, позволило бы выявить сходства и различия между языками, а впоследствии создать на основе выявленных сходств единый для всего человечества язык, свободный от недостатков естественных языков. Этот язык являлся бы своеобразной «библиотекой» человеческих знаний. По сути дела, речь шла о разработке языка типа эсперанто как совершенного средства общения.

С такой же идеей создания единого философского языка выступил и Р. Декарт. Этот язык, по мнению Р. Декарта, должен обладать определенной суммой понятий, которые позволяли бы путем различных формальных операций получать абсолютное знание, поскольку система человеческих понятий может быть сведена к сравнительно небольшому числу элементарных единиц. Истинность этого знания, по его мнению, гарантировалась философским характером языка. Грамматическая система такого языка должна быть довольно простой: он должен иметь только один способ спряжения, склонения и словообразования, а неполные или неправильные формы словоизменения в нем должны отсутствовать, т.е. и здесь речь шла о конструировании всеобщего искусственного языка.

Сходная идея лежала и в основе концепции В. Лейбница, предложившего проект создания универсального символического языка. Этот язык представлялся ему как «алфавит человеческих мыслей, идей и знаний», ибо к нему может быть сведено все многообразие понятий. В. Лейбниц полагал, что все сложные понятия состоят из простых «атомов смысла» (так же, как все делимые числа являются произведением неделимых), например, «существующее», «индивидуум», «я», «этот», «некоторый», «всякий», «красное», «мыслящее» и т.п. Комбинация этих «атомов смысла» позволит выражать сложнейшие абстрактные материи. Рассуждения поэтому он предлагал заменить вычислениями, используя для этих целей специальный формализованный язык. Первые девять согласных он предлагал обозначить цифрами с 1 по 9 (например, b = 1, с = 2, d = 3 и т.д.), а комбинациями цифр - другие согласные. Гласные же он предлагал передавать десятичными разрядами (например, а = 10, е = 100, i = 1000 и т.д.). Идеи В. Лейбница и сам проект формализованного языка дали толчок развитию символической логике и в дальнейшем оказались полезными в кибернетике (в частности, в конструировании языков машин), а идея создания специального семантического языка (состоящего из «атомов простых смыслов») для описания значения слов стала общим местом многих современных семантических теорий (например, теории семантических примитивов польской исследовательницы А. Вежбицкой).

Логический подход к языку как способ познания его универсальных свойств получил продолжение в рационалистических концепциях языка, лежащих в основе грамматики Пор-Рояль, названной по имени одноименного аббатства. Опираясь на логические формы языка, выявленные Аристотелем (понятие, суждение, сущность и т.д.), авторы «Всеобщей рациональной грамматики» (ученые монахи монастыря Пор-Рояль, последователи Р. Декарта - логик А. Арно (1612-1694) и филолог К. Лансло (1612-1695) доказывали их универсальность для всех языков мира, так как за многообразием языков стоят единые для всех мыслящих существ структуры и логические законы. Грамматика, основанная на категориях логики (поскольку грамматические категории воплощают логические, так как формы языка являются средством воплощения форм мысли), должна быть, по их мнению, универсальной, как универсальна сама логика. Красноречиво и само название этой грамматики: «Всеобщая рациональная грамматика, содержащая основы искусства речи, которые изложены ясным и простым языком; логические основы всего того, что есть общего между всеми языками, и главные различия между ними, а также многочисленные новые замечания но французскому языку». Привлекая материалы латинского, древнееврейского, греческого, французского, итальянского, испанского, английского, немецкого языков, ученые стремились раскрыть единство грамматики, лежащей в основе грамматического строя каждого из этих языков. Они исследовали природу слов (характер их значений, способы образования, отношения с другими словами), выявили принципы структурной организации этих языков, определили номенклатуру общих грамматических категорий, дав описание каждой из них, установили соотношение категорий языка и логики, представив тем самым научное осмысление естественного языка через многообразие языков мира. Опираясь на законы логики (которые являются едиными для всего человечества), авторы стремились найти и единые, универсальные для всех языков правила их функционирования, которые не зависят ни от времени, ни от пространства. Выявив «рациональные основы, общие для всех языков» (т.е. универсальные инварианты их значений - лексических и грамматических) и «главные различия, которые в них встречаются» (т.е. своеобразие этих языков в организации их грамматической системы), эта грамматика сыграла важную роль в осмыслении общих законов строения языка, положила начало общему языкознанию как специальной научной дисциплине. Осознание факта множественности языков и их бесконечного разнообразия послужило стимулом к разработке приемов сравнения и классификации языков, к формированию основ сравнительно-исторического языкознания. Грамматика реально доказала, что языки можно классифицировать самыми различными способами - и с точки зрения их материального сходства и различия (т.е. сходства и различия в материальном выражении значащих элементов языка), и с точки зрения их семантического сходства и различия. Однако, рассматривая язык как выражение «неизменных логических категорий», авторы этой грамматики абсолютизировали принцип неизменности языка и оставили без внимания принцип языковой эволюции. Вместе с тем идеи универсальной грамматики нашли свое дальнейшее развитие в области лингвистического универсализма и типологии языков, занимающихся изучением языковых универсалий. Именно этим грамма- тистам-философам принадлежит идея глубинной и поверхностной структуры языка, которая впоследствии ляжет в основу учения структуралистов XX в., разрабатывавших идею порождающей (генеративной) грамматики. Так, в частности, они полагали, что в своей глубинной структуре языки обладают универсальными чертами, которые являются общим достоянием всех людей, хотя на поверхностном уровне тех или иных языков они реализуются по-разному.

В рамках общей теории языка формируется и сравнительно-историческое языкознание, в котором сравнение языков является методом, а исторический подход к языку - главным принципом исследования. Корни его уходят в глубокую древность: первые наблюдения над родством языков, в частности, древнееврейского и арабского, встречаются в еврейском языкознании в сочинении Исаака Баруна «Книга сравнения еврейского языка с арабским» (XII в.). В XVI в. появляется работа французского гуманиста Г. Постеллуса (1510-1581) «О родстве языков», в которой доказывалось происхождение всех языков из древнееврейского. В том же XVI в. голландский ученый И. Скалигер (1540-1609) пишет трактат «Рассуждение о языках европейцев», в котором, проводя сравнение имен

Бога в европейских языках, пытается впервые классифицировать языки. Он выделяет четыре большие группы генетически не связанных языков (латинская, греческая, тевтонская (германская), славянская) и семь малых групп языков-матерей, которые формируют албанский, татарский, венгерский, финский, ирландский, бриттский, баскский. Эти выводы, однако, вскоре были опровергнуты литовским ученым М. Литуанусом, который нашел около 100 слов, обнаруживающих сходство литовского языка с латинским.

В становлении сравнительно-исторического языкознания огромное значение имело знакомство европейских ученых с санскритом и обнаружение в нем поразительных лексических и грамматических совпадений со многими европейскими языками. Первые сведения об этом «священном языке браминов» в Европу занес итальянский купец Ф. Сассети, который обнаружил удивительное сходство санскрита с итальянским языком. В своих «Письмах из Индии» он высказывает предположение о родстве санскрита с итальянским и приводит в качестве доказательства следующие примеры: санскр. dva - ит. due] сапскр. tri - ит. tre ; санскр. sarpa ‘змея’ - ит. serpe. Позднее, уже в XVIII в., английский востоковед У. Джоунз (1746-1794), изучив санскрит и обнаружив ошеломляющее сходство с ним не только в лексике, но и в грамматическом строе европейских языков, приходит к идее о существовании праязыка. «Санскрит, каким бы ни был его возраст, имеет поразительную структуру, - пишет Джоунз. - Он совершеннее греческого, богаче латинского и превосходит оба этих языка по утонченной изысканности... В его глагольных корнях и в грамматических формах обнаруживается отчетливое сходство с этими двумя языками, которое нс могло возникнуть случайно; оно настолько сильно, что ни один языковед при исследовании всех трех языков не может не прийти к выводу, что они произошли из одного источника, который, по-видимому, уже не существует» . Эта гипотеза поставила сравнительно-историческое языкознание на новую основу. Начинается активный поиск праязыка и «пра- народа», истоков и форм жизни единого для всего человечества общества предков. В 1808 г. немецкий ученый Ф. Шлегель (1772-1829) издает свою книгу «О языке и мудрости индийцев», в которой, объясняя родство санскрита с латинским, греческим, персидским и германскими языками, говорит о том, что санскрит является тем источником, из которого возникли все индоевропейские языки. Так постепенно формируются идеи сравнительно- исторического языкознания.

Укреплению этих идей во многом способствовали и достижения естественных наук. Используя огромный, накопленный к этому времени материал, естествознание впервые предложило классификации животного и растительного мира, в которых учитывалось все его многообразие. Это не могло не натолкнуть на мысль, что за всеми этими видами и подвидами животных и растений скрывается некое внутреннее единство, некий архетип, из которого объясняется развитие всех засвидетельствованных видов, изменяемость форм которых осмыслялась как причина их многообразия.

Таким образом, сравнительно-историческое языкознание получило поддержку и со стороны естественных наук.

В основе сравнительно-исторического изучения языков лежали следующие принципы:

• 1) каждый язык имеет свои отличительные признаки, выделяющие и противопоставляющие его другим языкам;
• 2) выявить эти признаки можно путем сравнительного изучения языков;
• 3) сравнительный анализ обнаруживает не только различия, но и сходства языков;
• 4) родственные языки формируют языковую семью;
• 5) различия родственных языков - результат их исторических изменений;
• 6) фонетическая система языка изменяется быстрее других языковых систем; фонетические преобразования в рамках одной языковой семьи осуществляются со строгой последовательностью, не знающей исключений.

У истоков сравнительно-исторического языкознания стояли немецкие ученые Ф. Бопп (1791 - 1867), Я. Гримм (1785-1863), датский Р. Раск (1787-1832) и русский А. X. Востоков (1781 - 1864), разработавшие принципы и методы сравнительно-исторического изучения как живых, так и мертвых языков. В работах, созданных ими («Система спряжения в санскрите в сравнении с греческим, латинским, персидским и германскими языками» и «Сравнительная грамматика индогерманских языков» Ф. Бонна, «Исследование происхождения древнесеверного или исландского языка» Р. Раска, четырехтомная «Немецкая грамматика» Я. Гримма, «Рассуждение о славянском языке, служащее введением к грамматике сего языка, составляемой по древнейшим оного письменным памятникам» А. X. Востокова), обосновывалась необходимость изучения исторического прошлого языков, доказывалась их изменяемость во времени, устанавливались законы их исторического развития, выдвигались критерии определения языкового родства.

Так, в частности, Ф. Бопп одним из первых отобрал и систематизировал генетически общие корневые элементы индоевропейских языков. В своей работе «Система спряжения...» он попытался реконструировать грамматическую систему того праязыка, распад которого положил начало всем индоевропейским языкам. В зависимости от особенностей структуры корня он различал три класса языков:

• - языки без настоящих корней, т.е. без корней, способных к соединению, а потому и без грамматики (китайский язык);
• - языки с односложными глагольными и местоименными корнями, способными к соединению, а потому имеющие свою грамматику (индоевропейские языки); причем соответствие языков в системе флексий является, по мысли Ф. Боппа, гарантией их родства, так как флексии обычно не заимствуются;
• - языки с двусложными глагольными корнями, состоящими из трех согласных, внутренняя модификация корня позволяет образовывать грамматические формы (семитские языки).

Именно Ф. Бонну наука обязана разработкой методики сравнения форм родственных языков, интерпретацией самого феномена родства языков и созданием первой сравнительно-исторической грамматики индоевропейских языков. Эту исследовательскую работу Ф. Боппа, его поиски индоевропейского праязыка, которые привели к открытию принципов сравнительно-исторического языкознания, А. Мейе, крупнейший компаративист XX в., сравнивал с тем, как Христофор Колумб открыл Америку, пытаясь найти новый путь в Индию.

Не менее ценными для сравнительно-исторического языкознания явились и исследования Р. Раска. По мнению Р. Раска, язык является средством познания происхождения народов и их родственных связей в далекой древности. При этом основным критерием родства языков, с его точки зрения, является грамматическое соответствие как наиболее устойчивое, что касается лексических соответствий, то они, считает Р. Раск, являются в высшей степени ненадежными, так как слова часто переходят из одного языка в другой независимо от характера происхождения этих языков. Грамматический же строй языка является более консервативным. Язык, даже смешиваясь с другим языком, практически никогда не заимствует у него формы спряжения или склонения, а наоборот, скорее сам теряет свои собственные формы (английский язык, например, не воспринял форм склонения и спряжения французского языка или скандинавских, но, наоборот, вследствие их влияния сам утратил многие древние англосаксонские флексии). Отсюда он делает вывод: язык, имеющий богатую формами грамматику, является наиболее древним и близким к первоисточнику. Другим, не менее важным критерием языкового родства, Р. Раск считал наличие у сравниваемых языков ряда закономерных звуковых переходов, примером которых может служить комплекс взаимосвязанных фонетических изменений при образовании смычных согласных в германских языках из соответствующих индоевропейских звуков.

Позднее Я. Гримм назовет это явление законом первого германского передвижения согласных. Сущность этого закона заключается в том, что а) древнеиндийским, древнегреческим и латинским смычным глухим согласным p,t y k в общегерманском праязыке соответствуют глухие щелевые согласные/, th, h б) древнеиндийским звонким придыхательным согласным bh, dh , gh соответствуют общегерманские звонкие непридыхательные by d, g ; в) древнеиндийским, древнегреческим и латинским звонким смычным согласным b, d t g соответствуют общегерманские глухие смычные согласные р у t , k. Благодаря открытию этого закона языкознание сделало шаг вперед к превращению в точную науку. В историю языкознания Я. Гримм вошел не только как автор закона первого германского передвижения согласных, но и как создатель первой сравнительно-исторической грамматики германских языков, так как его четырехтомная «Немецкая грамматика» была посвящена реконструкции внутренней истории эволюции германских языков.

Воссозданием истории языков, но уже славянских, занимался и А. X. Востоков. В отличие от Р. Раска, он полагал, что при установлении родства языков следует учитывать и данные лексики. Общность семантики определенных лексических классов слов (таких, например, как названия человека, частей его тела, термины родства, местоимения и числительные, глаголы движения, междометия), существующих в разных языках, свидетельствует о том, что эта лексика относится к самому древнему пласту словарного состава этих языков. И сходство в семантике этих слов является верным доказательством родства языков. А. X. Востоков так же, как и Я. Гримм, полагал, что сравнивать следует не только разные языки, но и разные стадии развития одного языка: именно такое сравнение позволило ему установить звуковое значение особых букв старославянского и древнерусского языков, называемых юсами, - ж и а, обозначавших носовые звуки.

Благодаря работам этих ученых в языкознании сформировался сравнительно-исторический метод изучения языков, который основывался на установлении закономерных звуковых соответствий, выявлении общности в определенных классах лексики, в корнях и особенно во флексиях сравниваемых языков.

Сравнительно-исторический подход к изучению языков способствовал разработке их генеалогических классификаций. Первым лингвистом, предложившим такую классификацию, был немецкий ученый А. Шлей- хер (1821-1868). Отвергая возможность существования единого праязыка для всех языков мира, он выдвинул идею исторического родства родственных языков. Языки, происходящие из одного языка-основы, образуют языковой род (или «языковое древо»), который делится на языковые семьи. Эти языковые семьи дифференцируются на языки. Отдельные языки распадаются далее на диалекты, которые с течением времени могут обособляться и превращаться в самостоятельные языки. При этом Шлей- хер полностью исключал возможность скрещивания языков и диалектов. Задача лингвиста, - считал он, - заключается в том, чтобы на основе поздних форм существования языка реконструировать формы языка-основы . Таким языком-основой для многих европейских языков был «общеиндоевропейский праязык», прародина которого, по мнению А. Шлейхера, находилась в Средней Азии. Ближе всего (и территориально, и в языковом отношении) к индоевропейскому языку, согласно А. Шлейхеру, стояли санскрит и авестийский язык. Индоевропейцы, двинувшиеся на юг, положили начало греческому, латинскому и кельтскому языкам. Индоевропейцы, ушедшие с прародины северным путем, дали начало славянским языкам и литовскому. Ушедшие дальше всех на запад предки германцев положили начало германским языкам. Иллюстрируя процесс распада индоевропейского праязыка, он предложил следующую схему родословного древа индоевропейских языков:

На основе теории «родословного древа» А. Шлейхер делает следующие выводы: 1) праязык по своей структуре был более простым, нежели его языки-потомки, отличающиеся сложностью и разнообразием форм; 2) языки, относящиеся к одной и той же ветви родословного древа, ближе друг к другу в языковом отношении, чем к языкам других ветвей; 3) чем восточнее живет индоевропейский народ, тем более древним является его язык, чем западнее - тем больше в языке новообразований и тем меньше у него сохранилось старых индоевропейских форм (примером может служить английский язык, который утратил древние индоевропейские флексии и саму систему склонения). Эти выводы, однако, не выдерживали критики с точки зрения реальных фактов индоевропейских языков: языки- потомки по количеству звуков или грамматических форм часто оказываются более простыми, чем праязык; одинаковые фонетические процессы могли охватывать языки, принадлежащие к разным ветвям родословного древа; даже в санскрите, признанном эталоне древнего языка, имеется немало новообразований; кроме того, индоевропейские языки уже в глубокой древности вступали между собой в контакты, а не были обособлены друг от друга, как пытался доказать А. Шлейхер, отрицая возможность скрещивания языков и диалектов. Процесс расхождения языков - это процесс длительный и постепенный. Географическая близость позволяет сохранять языковые контакты между носителями языков, поэтому разные языки и их диалекты продолжают влиять друг на друга.

Критика теории А. Шлейхера дала толчок дальнейшему осмыслению проблемы языкового родства и появлению новых гипотез происхождения языков. Одной из таких гипотез была «теория волн» ученика А. Шлейхера Иоганна Шмидта (1843-1901). В своей книге «Отношения родства между индоевропейскими языками» он доказывает, что все индоевропейские языки связаны между собой цепью взаимных переходов.

Нс существует ни одного языка, свободного от скрещиваний и влияний. И именно они являются причиной языковых изменений. Шлейхеровской теории последовательного дробления индоевропейского праязыка Шмидт противопоставил теорию постепенных, незаметных переходов между не имеющими четких границ диалектами праязыка, которые он уподоблял «колышущейся ниве». Эти переходы распространяются концентрическими кругами, «волнами». Языковые волны он сравнивал с волнами от брошенного в воду камня, поскольку они становятся все более и более слабыми по мере удаления от центра возникновения новообразований. Однако эта теория также имела свои недостатки. Несмотря на то что взаимовлияние языков, расположенных на смежных территориях, действительно имеет место, волновая теория И. Шмидта оставила без внимания вопрос о диалектном своеобразии языков, входящих в индоевропейскую языковую общность. Сегодня об этом красноречиво говорят карты «Общеславянского лингвистического атласа». Они нередко свидетельствуют о наличии четких границ в распространении того или иного языкового явления. Яркой иллюстрацией существования подобных границ служат ареалы слов, характерных только для одного языка. Иногда они могут покрывать обширные пространства диалектов того или иного языка, но при этом не выходить за их пределы, т.е. идея «колышущейся нивы», лежащая в основе этой теории, здесь явно не работает.

Параллельно со сравнительно-историческими исследованиями продолжает развиваться общее и теоретическое языкознание, происходит формирование новых направлений в изучении языка. Так, в частности, в недрах сравнительно-исторического языкознания зарождается психологическое направление, основателями которого явились немецкие ученые В. фон Гумбольдт (1767-1835), Г. Штейнталь (1823-1899) и российский философ-лингвист А. А. Потебня (1835-1891). В своих работах они пытались выяснить принципы эволюционного развития языка, вопросы соотношения языка и мышления, языка и ментальности народа. Лингвистическая концепция В. Гумбольдта основывалась на антропологическом подходе к языку, в соответствии с которым изучение языка должно вестись в тесной связи с сознанием и мышлением человека, его духовно-практической деятельностью. Язык, по Гумбольдту, живая деятельность человеческого духа, это энергия народа, исходящая из его глубин. В своей работе «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества» он выдвинул идею взаимосвязи языка, мышления и духа народа. Язык является средством развития внутренних сил человека, его чувств и мировоззрения, он посредник в процессе «превращения внешнего мира в мысли людей», так как способствует их самовыражению и взаимопониманию. В трактовке В. Гумбольдта, в языке осуществляются акты интерпретации мира человеком, поэтому разные языки являются различными мировидениями («Слово - это отпечаток не самого предмета, а его чувственного образа в нашей душе»). Каждый язык, обозначая явления и предметы внешнего мира, формирует для говорящего на нем народа собственную картину мира. Таким образом, мысль и язык становятся взаимозависимыми и неотделимыми друг от друга. Слова любого языка организованы как системное целое, за каждым из них стоит весь язык с его семантической и грамматической структурой. Различия между языками связаны не с различиями звуков, а с различиями в интерпретации говорящими мира, в котором они живут, и в понимании этого мира. Отсюда его утверждение: «Язык народа есть его дух, а дух народа есть его язык». Языкознание поэтому должно стремиться к «тщательному исследованию разных путей, какими бесчисленные народы решают всечеловеческую задачу постижения объективной истины путем языков» .

Развивая идеи В. Гумбольдта, представители психологического направления рассматривали язык как феномен психологического состояния и деятельности человека. Язык, по мнению А. А. Потебни, это поток непрерывного словесного творчества, а потому это средство выявления индивидуальной психологии говорящего. Отсюда стремление изучать язык в его реальном употреблении, опираясь прежде всего на социальную психологию, фольклор, мифологию, обычаи народа, находящие свое выражение в различных речевых формах (пословицах, поговорках, загадках).

Осознание слабых сторон психологического направления (и прежде всего излишнего преувеличения роли психологических факторов в языке, сведения сути языка к речи, к выражению индивидуальных состояний души человека) способствовало развитию новых подходов к изучению языка. В 80-х гг. XIX в. оформляется течение младограмматизма, сторонники которого выступили с резкой критикой старшего поколения лингвистов. Именно за эту критику зачинателей нового направления - молодых немецких ученых Ф. Царнке, К. Бругмана, Г. Пауля, А. Лескина, И. Шмидта и др. - назвали младограмматиками, а отстаиваемое ими течение - младограмматическим. Концепция младограмматиков в наиболее полном и последовательном виде изложена в книге Г. Пауля «Принципы истории языка». Младограмматики отказались прежде всего от философской концепции изучения языка, полагая, что языкознание вступило в исторический период развития. Единственно научным принципом лингвистического анализа провозглашался исторический. Разделяя идеи о психологической природе языка, представители этого направления отвергали этнопсихологию как научную фикцию, признавая единственно реальной речь индивида. Отсюда их призыв изучать не абстрактный язык, а речь говорящего человека. Пристальное внимание младограмматиков к фактам речевой деятельности способствовало развитию интереса к народным говорам и диалектной речи. Исследуя физиологию и акустику звуков речи, младограмматики выделили фонетику в особый раздел языкознания. Это в значительной степени помогло осмыслить орфографию древнейших памятников письменности, соотнести написание с реальным звуковым значением. Не отрицая динамику языкового развития, младограмматики сводили его, в сущности, к двум явлениям - к регулярным звуковым изменениям (или фонетическим законам) и к изменениям по аналогии. Фонетические законы развития языка характеризуются, по их мнению, регулярными звуковыми изменениями, которые совершаются со строгой последовательностью, нс знающей исключений. Из этого следует, что системные соответствия между звуками разных языков свидетельствуют об их родстве.

Активный характер речевой деятельности человека приводит к тому, что звуковые изменения могут происходить не только под влиянием фонетических законов, но и по аналогии, которая способствует выравниванию форм языка, перестройке его грамматической системы. Утверждение действия этих законов в эволюции грамматического строя языка способствовало детальной разработке ими вопросов реконструкции морфологии: они уточнили понятие корневой морфемы, доказав, что состав ее в процессе развития языка может меняться, показали роль флексии, особенно в процессе выравнивания основ по аналогии. Скрупулезное изучение фонетики корня и флексии позволило сделать более достоверной лингвистическую реконструкцию праязыка. Благодаря лингвистическим реконструкциям младограмматиков в науке сформировалось четкое представление о звуковом составе и морфологической структуре индоевропейского праязыка. Сравнительно-историческое языкознание поднялось на новую ступень развития.

Однако поверхностный характер историзма младограмматиков, отсутствие серьезных разработок в области теории аналогии, абсолютизация непреложности действия фонетических законов (которые часто вследствие действия противоречивых факторов и нельзя было назвать законом), субъективно-психологическое понимание природы языка, представление о его системе как о море атомарных фактов привели постепенно к кризису младограмматизма.

На смену ему приходит новое направление, а именно, «слова и вещи», связанное с именами австрийских ученых Г. Шухардта (1842-1928) и Р. Мерингера (1859-1931). В 1909 г. они начинают издавать журнал «Слова и вещи» (откуда и название этого течения языкознания). В противовес теории младограмматиков, изучавших прежде всего фонетический уровень языка и рассматривавших язык как самодовлеющий механизм, развивающийся в соответствии с фонетическими законами и законами аналогии, они обращаются к семантической стороне языка и предлагают исследовать язык в его связи с социальными и культурными институтами общества. Они призывают изучать историю слов в контексте истории вещей, ибо слово существует лишь в зависимости от вещи. В этом, по их мнению, проявляется полный параллелизм между историей вещи и истории слова. Однако это направление языкознания замыкалось на проблемах исторической лексикологии и этимологии и оставляло без внимания другие стороны языка.

Историко-генетическая ориентация языкознания постепенно перестала удовлетворять ученых, которые видели в сравнительно-исторических исследованиях пренебрежение к современному состоянию языка. Внимание к истории отдельных языковых явлений или слов без учета их места в системе языка рождало упреки в атомизме лингвистических исследований компаративистов, игнорирующих внутренние связи и отношения между элементами языка. Сравнительно-историческое языкознание упрекали и в том, что оно занималось не столько познанием природы языка, сколько познанием исторических и доисторических социальных условий и контактов между народами, сосредоточив свое внимание на явлениях, находящихся за пределами языка. Между тем языкознание должно заниматься изучением внутренне присущих языку свойств, оно должно искать то постоянное, не связанное с внеязыковой действительностью, что делает язык языком. Осознание ограниченности сравнительно-исторического языкознания привело к радикальному перелому в лингвистике - рождению интереса к структуре языка и появлению нового направления - лингвистического структурализма. В этом проявилось самое яркое отличие языкознания XX в.

У истоков структурализма стоял швейцарский ученый Ф. де Сос- сюр и российские ученые И. А. Бодуэн де Куртенэ, Ф. Ф. Фортунатов, Р. О. Якобсон и др. Для структурной лингвистики было характерно стремление разработать такой же строгий подход синхронного описания языка, каким был сравнительно-исторический метод для диахронного описания. Отсюда повышенный интерес к структуре плана выражения, к описанию различных отношений между элементами системы (особенно до 50-х гг. XX в.), позднее - к структуре плана содержания, к динамическим моделям языка. В основе структурализма лежало понимание языка как системы, объединяющей строго согласованное множество разнородных элементов («язык есть система, подчиняющаяся своему собственному порядку», - утверждал Ф. де Соссюр), внимание к изучению связей между этими элементами, четкое разграничение явлений синхронии и диахронии в языке, использование структурного анализа, моделирования, формализации лингвистических процедур. Вес это позволило структуралистам перейти от «атомистического» описания фактов языка к их системному представлению и доказать, что, хотя язык непрерывно развивается, однако на каждом синхронном срезе своей истории он представляет собой целостную систему взаимосвязанных элементов.

Заслуга структуралистов, и в частности Ф. де Соссюра, состояла и в том, что они четко определили фундаментальные основы лингвистических исследований. Они заявили о необходимости разграничения:

• 1) синхронии, при которой язык на данном отрезке времени рассматривается как самодостаточная коммуникативная система, и диахронии, при которой неизбежные изменения, происходящие в языке, рассматриваются с исторической точки зрения;
• 2) понятий язык (longue) и речь (parole ): язык отличается от речи как существенное от побочного и случайного, допускающего вариативность, колебания и индивидуальные отклонения;
• 3) двух фундаментальных измерений синхронной лингвистики - синтагматического (в соответствии с последовательностью следуемых друг за другом элементов языка) и парадигматического (в системах противопоставленных элементов).

В рамках лингвистического структурализма сформировались различные школы (пражская, копенгагенская, лондонская, американская), в которых структурное направление развивалось своими путями. Все эти школы, однако, объединяла общая концептуальная платформа, сущность которой можно свести к следующим положениям:

• 1) язык - это система, в которой все единицы связаны между собой разнообразными отношениями;
• 2) язык - это система знаков, соотносящихся с другими символическими системами в рамках общей науки - семиотики;
• 3) при изучении любого естественного языка следует разграничивать понятия «язык» и «речь»;
• 4) в основе языковой системы лежат универсальные синтагматические и парадигматические отношения, которые связывают его единицы на всех языковых уровнях;
• 5) язык может исследоваться с синхронной и диахронической точек зрения, однако при системном описании языка приоритет принадлежит синхронному подходу;
• 6) статика и динамика являются сосуществующими состояниями языка: статика обеспечивает сбалансированность языка как системы, динамика - возможность языковых изменений;
• 7) язык организован по своим внутренним законам, и изучать его нужно с учетом внутриязыковых факторов;
• 8) при исследовании языка необходимо использовать строгие лингвистические методы, сближающие языкознание с естественными науками.

К 70-м гг. XX в. основные понятия и принципы структурной лингвистики как особой системы научных воззрений на язык оказались размытыми, став составной частью общей теории языка. Однако именно структурная лингвистика дала толчок к зарождению нового направления - конструктивизма, основоположником которого явился американский ученый Н. Хомский (в отечественном языкознании идеи Н. Хомского получили развитие в школе С. К. Шаумяна). В основе этого направления лежит идея динамичности языка: язык понимается как динамическая система, обеспечивающая порождение высказываний, поэтому если структуралисты пытались ответить на вопрос, «как устроен язык?», то конструктивисты поставили перед собой задачу ответить на вопрос, «как язык функционирует?». Отсюда их стремление создать такую грамматику, которая способствовала бы порождению предложений на том или ином языке, так как динамические законы построения предложений признавались ими универсальными. В основе этой грамматики лежит представление о том, что все многообразие синтаксических моделей предложений в разных языках может быть сведено к относительно простой системе ядерных типов (например, именная группа подлежащего + глагольная группа сказуемого), которые можно трансформировать с помощью небольшого числа трансформационных правил и получать более сложные предложения. Задача поэтому заключается в том, чтобы выявить все глубинные структурные типы предложений и путем различных операций над их компонентами (например, добавления, перестановки, опущения, замены и т.д.) установить их возможности в порождении разных типов предложения, выявив тем самым соответствия глубинных структур предложения поверхностным. Однако применение этой теории к конкретному языковому материалу обнаружило ее ограниченность в представлении синтаксической и особенно семантической структуры предложения, так как язык оказался значительно богаче и разнообразнее этих моделей.

В современном языкознании прослеживается тенденция к синтезированию различных идей и методов лингвистического анализа, разработанных в философии языка и в исследовательской практике различных лингвистических школ и течений, что оказывает влияние на общий уровень науки о языке, стимулируя ее развитие. Особенно бурно сегодня развивается сравнительно-историческое языкознание, критически освоившее опыт диахронической лингвистики XVIII-XIX вв. Создание таких крупномасштабных научных проектов, как «Этимологический словарь славянских языков» (под ред. О. Н. Трубачева), «Словарь праславянского языка» («Slownik praslowiaiiski») под ред. Ф. Славского, Европейский и Общеславянский лингвистические атласы свидетельствует о расцвете этой области исторического языкознания.

К числу новейших лингвистических направлений можно отнести этнолингвистику, психолингвистику, ареальную лингвистику, когнитивную лингвистику.

Этнолингвистика изучает язык в его отношении к культуре народа, она исследует взаимодействие языковых, этнокультурных и этнопсихологических факторов в функционировании и эволюции языка. С помощью лингвистических методов она описывает «план содержания» культуры, народной психологии, мифологии независимо от способа их формального выражения (слово, обряд, предмет и т.д.). На передний план выдвигаются вопросы, связанные с изучением речевого поведения «этнической личности» в рамках культурной деятельности как отражения этнической языковой картины мира. Предметом этнолингвистики является содержательный и формальный анализ устного народного творчества в рамках материальной и духовной культуры, а также описание языковой картины (а точнее языковой модели) мира того или иного этноса. В рамках этнолингвистики существуют разные течения и направления (немецкое - Э. Кассирер, И. Трир, Л. Вайсгербер, русское - А. А. Потебня, школа Н. И. Толстого, американское - Ф. Боас, Э. Сепир, Б. Уорф), которые различаются не только предметом исследования, но и исходными теоретическими положениями. Если представители немецкой и русской этнолингвистических школ разрабатывают философско-лингвистические идеи Ф. Шлегеля и В. Гумбольдта, то американская школа опирается прежде всего на учение Э. Сепира, выдвинувшего идею детерминации мышления народа структурой языка. Структура языка, - гласит гипотеза Э. Сепира и его ученика Б. Уорфа, - определяет структуру мышления и способ познания внешнего мира, т.е. реальный мир в значительной степени бессознательно строится человеком на основе языковых данных. Поэтому познание и членение мира, по Э. Сепиру, зависит от языка, на котором говорит и мыслит тот или иной народ. «Миры, в которых живут различные общества, - это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками, - пишет

Э. Сепир. - Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно гак, а не иначе, главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества» . Язык, таким образом, рассматривается как самодовлеющая сила, творящая мир. Однако антропоцентричность науки конца XX в., и в частности многочисленные работы по семантике, заставляют предположить обратную картину: первичны ментальные представления, которые обусловлены самой действительностью и культурно-историческим опытом народа, а язык лишь их отражает, т.е. стрелки в указанной двойной корреляции должны быть переориентированы.

Вместе с тем нельзя не признать, что в развитии мышления каждого отдельного человека роль языка огромна. Язык (его словарный состав и грамматика) не только хранит информацию о мире (являя собой своеобразную «библиотеку значений»), но и передает ее в виде созданных на нем устных или письменных текстов (являя собой «библиотеку текстов»), оказывая тем самым влияние на формирование и развитие культуры народа.

Психолингвистика изучает процессы речеобразования, а также восприятия речи в их соотнесенности с системой языка. Она разрабатывает модели речевой деятельности человека, его психофизиологической речевой организации в процессе приспособления человека к языку: психологические и лингвистические закономерности образования речи из языковых элементов, а также распознавание ее языковой структуры. Психолингвистика занимается исследованием таких вопросов, как усвоение языка (родного или иностранного) детьми и взрослыми, порождение высказывания говорящим и его восприятие слушающим. Она стремится интерпретировать язык как динамическую систему речевой деятельности человека. Отсюда внимание к таким вопросам, как способы порождения текста (сознательный или бессознательный), этапы порождения речи (мотивационный, смысловой, семантический и языковой), способы восприятия текста, в частности, признаки, позволяющие слушающему опознать языковые единицы. В рамках психолингвистики наиболее заметными являются следующие лингвистические школы: Московская - Институт языкознания и Институт русского языка РЛН, Ленинградская, основателем которой был Л. В. Щерба, Институт лингвистических исследований, группа психолингвистов под руководством Л. Р. Зиндера, и американская - Ч. Осгуд, Дж. Миллер.

На основе психолингвистики родилось новое направление в языкознании когнитивная лингвистика (или когнитология) - наука о знании и познании, о результатах восприятия мира и предметно-познавательной деятельности человека, закрепленных в языке. Объектом изучения когнитивной лингвистики является мыслительная деятельность человека, его разум, мышление и те ментальные процессы, которые с ними соотносятся. Когнитивные процессы связаны с языком, поскольку без языка невозможна интеллектуальная и духовная деятельность человека. Поэтому именно язык оказывается в центре внимания когнитологов. Язык рассматривается как когнитивный механизм, который обеспечивает производство и понимание смыслов в речевой деятельности человека, с его помощью осуществляется передача, прием и обработка информации, знаний, сообщений, получаемых человеком извне. Благодаря языку материализуется структура и динамика мысли. Знания, существующие в том или ином обществе, упорядочиваются и организуются в характерную для данного этнокультурного коллектива языковую картину мира, поскольку именно язык расчленяет их и закрепляет в человеческом сознании, т.е. является средством объективации и интерпретации знаний. Когнитивная лингвистика имеет своей целью изучение переработки человеком информации, приходящей к нему но разным каналам; понимание и формирование мыслей, изложенных на естественном языке; исследование психических процессов, обслуживающих мыслительные акты; создание моделей компьютерной программы, способной понимать и продуцировать текст. Когнитивная лингвистика стремится понять, как осуществляются процессы восприятия, категоризации, классификации и осмысления мира, как происходит формирование структур знания, картин и моделей мира и каким образом они отражаются в языке, т.е. в конечном итоге она нацелена на выявление системы человеческих знаний, закрепленных в языке, ибо язык рассматривается и как инструмент познания мира, и как механизм выражения и хранения знаний о мире.

Ареальная лингвистика (area "площадь, пространство’) занимается изучением распространения языковых явлений в пространстве в межъязыковом и междиалектном взаимодействии. Задача ареальной лингвистики - локализовать, охарактеризовать и интерпретировать ареал того или иного языкового явления с целью изучения истории языка, процесса его формирования и развития (сравнивая, например, территорию распространения картографируемых языковых явлений, можно установить, какое из них является более древним, каким образом одно из них пришло на смену другому, т.е. определить архаизмы и инновации). Термин «ареальная лингвистика» был введен итальянским ученым М. Бартоли. Теория ареальной лингвистики разрабатывается на материале различных языков - индоевропейских (Э. А. Макаев), славянских (Р. И. Аванесов, С. Б. Бернштейн, Н. И. Толстой, П. Ивич, Т. И. Вендина), германских (В. М. Жирмунский), романских (М. А. Бородина), тюркских (Н. 3. Гаджиева), балканских (П. Ивич, А. В. Десницкая) и др. Ареальная лингвистика доказала всю сложность языка в территориальном и социальном отношениях. Благодаря ареальным исследованиям стал очевиден тезис И. Шмидта о языке как непрерывном континууме, имеющем свой центр и периферию. Подтвердилось и положение о том, что не существует несмешанных языков, так как диалекты одного языка постоянно взаимодействуют как между собой, так и с литературным языком.

История становления и развития языкознания свидетельствует о том, что различные направления и учения не отменяли одно другое, а взаимно дополняли друг друга, представляя язык как сложнейший феномен, в котором сочетаются материальное и идеальное, психическое и биологическое, общественное и индивидуальное, вечное и изменяющееся. Логика развития научных знаний, появление новых направлений и течений в истории языкознания говорит о том, что сложность исследования языка (при всей его данности в непосредственном наблюдении) определяется не столько его формами, сколько его внутренним устройством.

Современное языкознание, совершенствуя различные методы исследования, продолжает традиции науки о языке, уходящей своими корнями в глубокую древность. Вместе с тем оно является и матрицей будущего. Сформулированная в античном языкознании теория именования, в которой Слово осмыслялось как основа становления мира, в современной науке вновь выдвигается на первый план. Об этом красноречиво свидетельствуют многочисленные работы, посвященные лингвистическому «портретированию» слова. При описании значений слова для достижения всей полноты его семантической характеристики детально исследуется его сочетаемость, коммуникативные и прагматические свойства. Поэтому слово рассматривается в самом широком культурном контексте, с учетом всего спектра ситуаций, во всем многообразии его текстовых употреблений на фоне свода правил того или иного языка (сравните, например, лингвистические портреты таких слов, как истина, правда, свобода, судьба, душа, иметь, знать, говорить, бояться, надеяться, каждый, любой, всякий, мало, много, редко, часто, здесь, сейчас, теперь, разве, неужели, -то, -либо и др., которые стали героями многих научных исследований).

Вместе с тем в современном языкознании наблюдается прорыв в лингвистику текста, предложения, высказывания. Об этом свидетельствует появление таких научных дисциплин, как прагматика, теория речевых актов, лингвистика текста.

Контрольные вопросы

• 1. Что такое языкознание? Когда и где зародилось языкознание?
• 2. Место языкознания в системе гуманитарных и естественных наук? Что изучает общее и частное языкознание?
• 3. Что такое языковой уровень? Какие языковые уровни вы знаете?
• 4. Как развивалось частное языкознание? Какие древние грамматики вы знаете? Что такое лексикографическое направление? Какие самые древние словари вы знаете?
• 5. Как развивалось общее языкознание? Что такое философское направление в языкознании? Что такое логический подход к языку? Какая грамматика является самой яркой иллюстрацией рационалистической концепции языка?
• 6. Каковы основные принципы сравнительно-исторического языкознания?
• 7. Что такое психологическое направление в языкознании?
• 8. Что такое течение младограмматизма?
• 9. В чем сущность лингвистического структурализма?
• 10. Современные лингвистические направления.

• 1. Ллефиренко Н. Ф. Методологические проблемы современного языкознания / Н. Ф. Алсфиренко // Современные проблемы науки о языке: учеб, пособие. - М., 2009.
• 2. Алпатов В. М. История лингвистических учений / В. М. Алпатов. - М., 1999.
• 3. Амирова Т. А. Очерки по истории лингвистики / Т. А. Амирова, Б. А. Ольховников, Ю. В. Рождественский. - М., 1975.
• 4. Атлас языков мира. Происхождение и развитие языков во всем мире. - М., 1998.
• 5. Березин Ф. М. История лингвистических учений / Ф. М. Березин. - М., 1984.
• 6. Бурлак С. А. Введение в лингвистическую компаративистику / С. А. Бурлак, С. А. Старостин. - М., 2001.
• 7. Головин Б. Н. Введение в языкознание / Б. Н. Головин. - М., 1983. - Гл. 16.
• 8. Гак В. Г. Языковые преобразования: некоторые аспекты лингвистической науки в конце XX в. / В. Г. Гак. - М., 1998.
• 9. Иванов В. В. Лингвистика третьего тысячелетия: вопросы к будущему / В. В. Иванов. - М., 2004.
• 10. Маслов Ю. С. Введение в языкознание / Ю. С. Маслов. - М., 1998. - Гл. I.
• 11. Реформатский А. А. Введение в языковедение / А. А. Реформатский. - М., 1967. - Гл. I.
• 12. Робинс Р. X. Краткая история языкознания / Р. X. Робинс. - М., 2010.
• 13. Рождественский Ю. В. Лекции по общему языкознанию / Ю. В. Рождественский. - М., 1990. - 4.2.
• 14. Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание / О. Семереньи. - М., 1980.
• 15. Шайкевич А. Я. Введение в лингвистику / А. Я. Шайкевич. - М., 1995.

• Основателем школы считается Зенон из Кигиона на Кипре (ок. 336-264 гг. до н.э.).Не удовлетворенный учениями древнегреческих философских школ (в частности, платоновской Академии), Зенон основал свою собственную школу в «узорчатом портике» (греч.stoa - ‘портик’), от которого она и получила свое название.
• Семереньи О. Введение в сравнительное языкознание. М., 1980. С. 20.
• Увлеченный задачей реконструкции этого языка, он даже пишет басню на индоевропейском праязыке, которая называлась «Овца и кони»: Gwerei owis kwesyo wlhna ne estckwons espeket oinom ghe gwrum vvoghom (буквально: холм на овца чей шерсть нс существовать кони увидела один тяжелая повозка: «Овца, на которой не было шерсти, заметилана холме несколько коней, один из которых вез тяжелую повозку»); weghontm oinom-kwemegam bhorom oinom-kwe ghmenm oku bherontm (буквально: тащащий один также большойгруз один также человек быстро несущий: «другой тащил большой груз, а третий быстронес седока»); owis nu ekwomos ewewkwet: «Кёг aghnutoi moi ekwons agontm nerm widentei»(буквально: овца сейчас кони сказала: «Сердце болит у меня кони управляемые человеквидеть»: «Овца сказала коням: “Мое сердце разрывается, когда я вижу, что человек управляет лошадьми”»); ek’wos tu ewewk"vont: «Kludhi owei ker ghe aghnutoi nsmei widntmos: ner,potis» (буквально: кони тогда сказали: «Послушай овца сердце болит у нас видя человекхозяин»: «Кони сказали: “Послушай, овца, наши сердца разрываются, когда мы видим, чточеловек, хозяин”»); owiom i wlhnam sebhi gwermom westrom kwrneuti. Neghi owiom wlhna esti(буквально: овечья шерсть он себе теплая одежда делает. И нет из овцы шерсть есть: «шьетиз овечьей шерсти для себя теплую одежду. А шерсти у овцы нет»); tod kekluwos owis agromebhuget (буквально: это услышав овца поле убежала: «Услышав это, овца убежала в поле»).(Атлас языков мира. Происхождение и развитие языков во всем мире. М., 1998. С. 27).
• Гумбольдт фон Б. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества //Гумбольдт фон В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.С. 68-69.
• Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993. С. 261.

Настоящая работа посвящена проблеме лингвистического этногенеза славян - вопросу старому и неизменно актуальному. Тема судеб славянских индоевропейцев не может не быть широка и сложна, и она слишком велика для одного вынужденно краткого очерка, поэтому необходимо заранее отказаться от подробного и равномерного освещения, сообщив лишь некоторые... интересные результаты и наблюдения, главным образом из новых этимологических исследований слов и имен собственных

Настоящая работа посвящена проблеме лингвистического этногенеза славян - вопросу старому и неизменно актуальному. Тема судеб славянских индоевропейцев не может не быть широка и сложна, и она слишком велика для одного вынужденно краткого очерка, поэтому необходимо заранее отказаться от подробного и равномерного освещения, сообщив лишь некоторые наиболее, как мне представляется, интересные результаты и наблюдения, главным образом из новых этимологических исследований слов и имен собственных, перед которыми поставлена высшая цель - комбинации и реконструкции моментов внешней языковой и этнической истории.

Собственно, задача проста, насколько может быть проста монументальная задача: отобрать и реконструировать форму, значение и происхождение древнего лексикона славян и извлечь из этого лингвистического материала максимум информации по истории этноса. Над воссозданием праславянского лексического фонда работают в Москве и в Кракове , если говорить только о новых больших этимологических словарях. Разумеется, над этими и близкими вопросами работает значительно больший круг лиц у нас и во многих других странах. Надежная реконструкция слов и значений - путь к реконструкции культуры во всех ее проявлениях. Почему славяне заменили индоевропейское название бороны новым словом? Как сложилось обозначение действия "платить" у древних славян? Что следует думать относительно ситуации "славяне и море"? Как образовалось название корабля у славян? На эти и на многие другие вопросы мы уже знаем ответы (к вопросу о море мы еще обратимся далее). Однако многие слова по-прежнему неясны, другие вообще вышли из употребления, забыты, в лучшем случае сохраняются на ономастическом уровне. Отсюда наш острый интерес к ономастическим материалам и новым трудам вроде Словаря гидронимов Украины , которые углубляют наши знания древней славянской апеллативной лексики и дают пищу для рассмотрения новых принципиальных вопросов по ономастике, например, о славянском топонимическом наддиалекте, о существовании славянских генуинных гидронимов, т. е. таких, у которых апеллативная стадия отсутствует, например, *morica и его продолжения в разных славянских гидронимиях.

Наконец, древний ареал обитания, прародину славян тоже нельзя выявить без изучения этимологии и ономастики. Как решается этот вопрос? Есть прямолинейные пути (найти территорию, где много или все топонимы-гидронимы чисто славянские) и есть также, должны быть, более тонкие, более совершенные пути. Что происходило с запасом лексики и ономастики, когда мигрировал древний этнос? Называл ли он только то, что видел и знал сам? Но "словарь народа превосходит действительный (актуальный) опыт народа" , а значит, он хранит еще не только свой древний петрифицированный опыт, но также и чужой, услышанный опыт. Это тоже резерв нашего исследования. Славянская письменность начинается исторически поздно - с IX в. Но славянское слово или имя, в том числе отраженное в чужом языке - это тоже запись без письменности, меморизация. Например, личное имя короля антов rex Boz у Иордана (обычно читают Бож "божий") отражает раннеславянское *vozhь, русск. народн. вож (калька rex = вож), книжн. вождь, уже в IV в. с проведенной палатализацией, слово вполне современного вида.

Славяне и Дунай

Чем были вызваны вторжения славян в VI в. в придунайские земли и далее на юг? Союзом с аварами? Слабостью Рима и Константинополя? Или толчок к ним дали устойчивые предания о древнем проживании по Дунаю? Может быть, тогда вся эта знаменитая дунайско-балканская миграция славян приобретет смысл реконкисты, обратного завоевания, правда в силу благоприятной конъюнктуры и увлекающегося нрава славян несколько вышедшего из берегов... Чем иным, как не памятью о былом житье на Дунае, отдают, например, старые песни о Дунае у восточных славян - народов, заметим, на памяти письменной истории никогда на Дунае (scil. - Среднем Дунае) не живших и в раннесредневековые балканские походы не ходивших. Если упорно сопротивляться принятию этого допущения, то можно весьма затруднить себе весь дальнейший ход рассуждении, как это случилось с К. Мошинским, который, слишком строго понимая собственную концепцию среднеднепровской прародины славян, пришел даже к у тверждению, что в русских былинах Дунаем назывался Днепр... 14, с. 152-153]. Ненужное и неестественное предположение. Еще более трудным оказывается положение тех ученых, которые с Лер-Сплавинским пытаются доказать, что у славян был широко распространен первоначально не гидроним Dunaj, а апеллатив dunaj "лужа", "море", якобы из и.-е. *dhou-na . В последние годы эту неудачную этимологию повторил Ю. Удольф 16, с. 367]. Заметим, что все трое ученых ищут прародину славян в разных местах: Лер-Сплавинский - в междуречье Одера и Вислы, Мошинский - в Среднем Поднепровье, а Удольф - в Прикарпатье. Их объединяет, пожалуй, лишь стремление опровергнуть древнее знакомство славян с Дунаем - гидронимом и рекой, настойчиво подсказываемое языком. А стоило, наверное, прислушаться к голосу языка.

"Прародина" - "взятие родины"

Термин "прародина" крайне неудачен и обременен биологическими представлениями, которые сковывают мысль и уводят ее на неверные пути (есть, правда, словоупотребление еще более романтичное и соответственно менее научное, чем прародина, Urheimat - польск, prakolebka "древняя колыбель" , англ. cradle). Отсюда можно заключить, что если у человека родина - одна, то и у народа, языка - одна прародина. Однако небольшой типологической аналогии достаточно, чтобы задуматься всерьез над другой возможностью. Пример - венгры, у которых родин или прародин было несколько: приуральская, где они сформировались и выделялись из угорской ветви, севернокавказская, где они общались с тюрками-булгарами, южноукраинская, где начался их симбиоз с аланами, и, наконец, "взятие родины" на Дунае - венг. honfoglalas, нем. Landnahme, термин, кстати, очень деловой и весьма адекватный, не содержащий иллюзию изначальности, которая неизбежно присутствует в слове прародина. Исландцы тоже хорошо помнят свое "взятие родины" (landnama). Поэтому методологически целесообразнее сосредоточиться не на отыскивании одной ограниченной прародины, а на лингвоэтногенезе, или лингвистических аспектах этногенеза. Четкой памяти о занятии родины у славян не сохранилось, о чем, с одной стороны, можно пожалеть, имея в виду доказанную эффектную траекторию древних венгров из Приуралья на Дунай и память о ней, а с другой стороны - нужно научиться правильно интерпретировать сам факт отсутствия памяти и о приходе славян издалека. Ведь существуют примеры тысячелетней памяти о ярких событиях в жизни народа (в первую очередь - об этнических миграциях) даже в условиях полного отсутствия письменности. Отсутствие памяти о приходе славян может служить одним из указаний на извечность обитания их и их предков в Центрально-Восточной Европе в широких пределах.

Мне кажется, я не ошибусь, если скажу что в настоящее время надо считать законченным (исчерпавшим себя) предыдущий период или направление прямолинейных исканий прародины славян, когда с усилением темпа миграции прямо ассоциировали убыстрение изменений языка и лексики, когда исходный характер этнической области старались обосновать, всеми силами доказывая славянскую принадлежность ее (макро)-гидронимии или обязательное наличие в ней "чисто славянской топонимики", будь то висло-одерская с постепенным расширением в одерско-днепровскую , или правобережно-среднеднепровская , или припятско-полесская .

Первоначально ограниченная территория?

Прежде чем мы приступим к пересмотру распространенной аргументации прародины, полезно вспомнить мудрые слова Брюкнера, который давно ощутил методологическую неудовлетворительность постулата ограниченной прародины: "Не делай другому того, что неприятно тебе самому. Немецкие ученые охотно утопили бы всех славян в болотах Припяти, а славянские - всех немцев в Долларте (устье реки Эмс. - Т. О.); совершенно напрасный труд, они там не уместятся; лучше бросить это дело и не жалеть света божьего ни для одних, ни для других" (цит. по ). Это, конечно, была шутка, но проблема размера прародины имеет серьезное научно-методологическое значение. Верно замечено, что идея ограниченной прародины (в немецкой этногенетической литературе активно пользуются еще термином "Keimzelle", буквально "зародышевая клетка", что совсем уводит нас в биологию развития) - это пережиток теории родословного древа . Необходимо считаться с подвижностью праславянского ареала, с возможностью не только расширения, но и сокращения его, вообще - с фактом сосуществования разных этносов даже внутри этого ареала, как и в целом - со смешанным характером заселения древней Европы, далее - с неустойчивостью этнических границ и проницаемостью праславянской территории. Вспомним поучительный пример прохода венгров в IX в. сквозь восточнославянские земли уже в эпоху Киевского государства. Отдельность этноса не исключала его дисперсности , а для древней поры просто обязательно предполагала ее.

Изначальность диалектного членения

Хотя современное изучение индоевропейских диалектов ведут обычно от Мейе, он вполне отдавал дань унитаристской концепции индоевропейского праязыка , а славянские языки тем более производил из "почти единого наречия" , забывая в данном вопросе завет своего учителя Ф. де Соссюра о диалектном членении внутри первоначального ареала. Стоит ли удивляться, что до последнего времени говорят о "единстве" общеславянского языка , покойный 3. Штибер пришел да;ке к выводу, что до 500 г. н. э. в славянском имелась только одна (!) диалектная особенность, в чем ему тут же вполне резонно возразили, что так просто не могло быть в тех условиях . Малые размеры праславянской территории, как и первоначальная бездиалектность праславянского языка, - это не доказанные истины, а предвзятые идеи. В науке накоплен большой материал, свидетельствующий об ином. Индоевропеистика давно считается с диалектными различиями внутри первоначального ареала . Современная романистика уже не держится за идею одной народной латыни . С разных сторон указывают на то, что язык есть интеграция , что славянский языковой тип - результат консолидации , что уместно говорить о многокомпонентности каждого языка , наконец, доступные письменные свидетельства о древних эпохах прямо показывают, что чем дальше в глубь веков, тем языков было больше, а не меньше. В духе понимания этих или подобных фактов в современной литературе по истории русского и славянских языков можно чаще встретить выражение вроде "славянское этноязыковое объединение" . Верно замечено, что праславянский язык - не искусственная модель, а живой, многодиалектный язык.

Праславянский - живой язык или "непротиворечивая" модель?

Эпоха структурного моделирования в последние два десятилетия ощутимо коснулась и праславянского языка, в чем-то притормозив полноту постижения его оригинальных особенностей, потому что в моделировании, в конструировании "непротиворечивой" модели как нигде проявляется это reductio ad unum , упрощающее, а не обогащающее наши представления о предмете.

Принимая во внимание авторитетность языкознания, можно понять, что такая унитаристская концепция праславянского языка не могла не влиять негативно на историю и археологию, ср., например, высказывание историка о едином "государстве" (!) всех славян перед их экспансией , распространение среди археологов преувеличенных мнений об общности материальной культуры древних славян, тогда как славянство в действительности археологически не монолитно . Архаизм языка отнюдь не проистекает прямо от автохтонизма народа, как, впрочем, и инновации не обязательно связаны с миграциями. Все это самостоятельные лингвистические вопросы. Что же касается этнического автохтонизма, то это особая проблема: Хирт, например, считал, что славяне и балты дольше других оставались в пределах индоевропейской прародины , а археолог Косинна утверждал, что славяне и арийцы (балтов он вообще в расчет не принимал) были дальше всех от центра на восток .

Унитаристская концепция рассматривала лингвистическую дифференциацию (Мейе: "свой собственный тип") как результат внешнего импульса - субстрата . Ниже мы еще коснемся разных моделей праславянского языка в духе сложения-вычитания. А в вопросе о субстрате нам больше импонирует точка зрения Покорного в том, что "каждый народ реагирует на свой субстрат по-разному" .

Таким образом, на смену представлению о первоначально бездиалектном праславянском языке приходит учение о диалектно сложном древнем языке славян с сильно развитым древним диалектным словарем . Неверным оказывается популярное деление истории праславянского языка на два периода - консервативный (якобы оседлый) период и период коренных изменений (миграционный). Существуют серьезные доводы, что как раз оседлая жизнь создает условия для дифференциации языка, тогда как кочевая жизнь сглаживает различия .

Из верного общего положения о конечности также языкового развития не следует вывод, что в условиях праязыка и прародины один язык можно объяснить, лишь возведя его к другому, подобно тому как это нередко делается в археологии путем объяснения одной культуры из другой.

"Метод исключения"

Возможна ли чисто славянская гидронимическая область? Нет, это наивная концепция. В пределах славянского ареала всегда были дославянские и неславянские элементы, как были они, бесспорно, и в Прикарпатье, что вынужден признать и Удольф. стерильно чистое (бессубстратное) этническое пространство - исключительное и сомнительное явление. Нет чисто славянских топонимических территорий , и одна эта выразительная констатация бесповоротно "зачеркивает "метод исключения" немецкой школы (Фасмер, сейчас - Удольф) который, если применять его прямолинейно ("где не жили прасяавяне?"), исключит славян из Европы совсем что, конечно, не соответствует действительности и не может отменить факта древнего обитания славян в Центрально-Восточной Европе в достаточно широких (и подвижных) пределах.

Подвижность древнего ареала

Как исследовать древнюю подвижность славянского ареала средствами языкознания - ономастики и этимологии? Важнейшим материалом для этого служат состав и происхождение местных (водных) названий. При этом обращают внимание на кучность однородных названий, а район кучности водных названий исконного славянского вида объявляется районом древнейшего распространения славян, иначе - их прародиной. Именно такой прямолинейный вывод относительно Прикарпатья (бывшая Галиция) сделал в своей новой большой книге (см. ) Ю. Удольф. Однако динамика этнических передвижений отражается в топонимии не прямо, а преломленно. Кучность однородных славянских названий, как раз характеризует зоны экспансии, колонизованные районы, а отнюдь не очаг возникновения, который по самой логике должен давать неяркую, смазанную картину, а не вспышку. Это положение обосновал В. А. Никонов . Удольф обнаружил в Прикарпатье, по-видимому, один из районов освоения славянами, но не искомую их прародину. Второе положение Никонова - об относительной негативности топонимии ("в сплошных лесах бессмысленны названия Лес..." - тоже имеет самое прямое отношение к вскрытию динамики заселения через анализ топонимии, но оно, к сожалению, прошло незамеченным как для Удольфа, так и для его рецензента Дикенмана . Оба они удивлены, почему в гидронимии болотистого Полесья не встретишь термина Болото, а, между тем, в Полесье, как мы теперь знаем, все в порядке. В современной индоевропеистике было бы полезно шире применять эти положения, что помогло бы избежать ошибок или явных преувеличений, одно из которых мы специально рассмотрим далее.

Славянский и балтийский

Важным критерием локализации древнего ареала славян служат родственные отношения славянского к другим индоевропейским языкам и прежде всего - к балтийскому. Принимаемая лингвистами схема или модель этих отношений коренным образом определяет их представления о местах обитания праславян. Например, для Лер-Сплавинского и его последователей тесный характер связи балтийского и славянского диктует необходимость поисков прародины славян в непосредственной близости к первоначальному ареалу балтов . Неоспоримость близости языков балтов и славян подчас отвлекает внимание исследователей от сложного характера этой близости. Впрочем, именно характер отношений славянских и балтийских языков стал предметом непрекращающихся дискуссий современного языкознания, что, согласимся, делает балто- славянский языковой критерий весьма ненадежным в вопросе локализации прародины славян. Поэтому сначала необходимо, хотя бы кратко, остановиться на самих балто-славянских языковых отношениях.

Сходства и различия

Начнем с лексики как с важнейшей для этимологии и ономастики. Сторонники балто-славянского единства указывают большую лексическую общность между этими языками - свыше 1600 слов . Кипарский аргументирует эпоху балто-славянского единства общими важными инновациями лексики и семантики: названия "голова", "рука", "железо" и др. . Но железо - самый поздний металл древности, отсутствие общих балто-славянских названий более древней меди (бронзы) наводит на мысль о контактах эпохи железного века, т. е. последних столетий до нашей эры (ср. аналогию кельтско-германских отношений). Новобразования же типа "голова", "рука" принадлежат к часто обновляемым лексемам и тоже могут относиться к более позднему времени. Вышеупомянутый "аргумент железа" уже до детальной проверки показывает шаткость датировки выделения праславянского из балто-славянского временем около 500 г. до н. э. .

Существует немало теорий балто-славянских отношении. В 1969 г. их насчитывали пять : 1) балто-славянский праязык (Шлейхер); 2) независимое, параллельное развитие близких балтийских и славянских диалектов (Мейе); 3) вторичное сближение балтийского и славянского (Эндзелин); 4) древняя общность, затем длительный перерыв и новое сближение (Розвадовский); 5) образование славянского из периферийных диалектов балтийского (Иванов - Топоров). Этот перечень неполон и не совсем точен. Если теория балто-славянского праязыка или единства принадлежит в основном прошлому, несмотря на отдельные новые опыты, а весьма здравая концепция независимого развития и вторичного сближения славянского и балтийского, к сожалению, не получила новых детальных разработок, то радикальные теории, объясняющие главным образом славянский из балтийского, переживают сейчас свой бум. Впрочем, было бы неверно возводить их все к теории под № 5 (см. выше), поскольку еще Соболевский выдвинул теорию о славянском как соединении иранского языка -х и балтийского языка -с . Аналогично объяснял происхождение славянского Пизани - из прабалтийского с иранским суперстратом . По мнению Лер-Сплавинского, славяне - это западные протобалты с наслоившимися на них венетами . По Горнунгу, наоборот - сами западные периферийные балты оторвались от "протославян" . Идею выделения праславянского из периферийного балтийского, иначе - славянской модели как преобразования балтийского состояния, выдвигают работы Топорова и Иванова . Эту точку зрения разделяет ряд литовских языковедов . Немецкий лингвист Шаль предлагает комбинацию: балтославяне = южные (?) балты + даки . Нельзя сказать, чтобы такой комбинаторный лингвоэтногенез удовлетворял всех. В. П. Шмид, будучи жарким сторонником "балтоцентристской" модели всего индоевропейского (об этом - ниже), тем не менее считает, что ни балтийский из славянского, ни славянский из балтийского, ни оба - из балто-славянского объяснить нельзя . Методологически неудобными, ненадежными считает как концепцию балто-славянского единства, так и выведение славянских фактов из балтийской модели Г. Майер . Довольно давно замечено наличие многочисленных расхождений и отсутствие переходов между балтийским и славянским , выдвигалось мнение о балто-славянском языковом союзе с признаками вторичного языкового родства и разного рода ареальных контактов. За этими контактами и сближениями стоят глубокие внутренние различия. Еще Лер-Сплавинский, выступая с критикой произведения славянской модели из балтийской, обращал внимание на неравномерность темпов балтийского и славянского языкового развития . Балто-славянскую дискуссию следует настойчиво переводить из плана слишком абстрактных сомнений в "равноценности" балтийского и славянского, в одинаковом количестве "шагов", проделанных одним и другим (чего, кажется, никто и не утверждает), - переводить в план конкретного сравнительного анализа форм, этимологии слов и имен. Фактов накопилось достаточно, в чем убеждает даже беглый взгляд.

Глубокие различия балтийского и славянского очевидны на всех уровнях. На лексико-семантическом уровне эти различия обнаруживают древний характер. По данным Этимологического словаря славянских языко (ЭССЯ) (сплошная проверка вышедших вып. 1-7), такие важнейшие понятия, как "ягненок", "яйцо", "бить", "мука", "живот", "дева", "долина", "дуб", "долбить", "голубь", "господин", "гость", "горн (кузнечный)", выражаются разными словами в балтийских и славянских языках. Список этот, разумеется, можно продолжить в том числе на ономастическом уровне (этнонимы, антропонимы).

Элементарны и древни различия в фонетике. Здесь надо отметить передвижение балтийских рядов чередования гласных в противоположность консервативному сохранению индоевропейских рядов аблаута в праславянском . Совершенно независимо прошла в балтийском и славянском сатемизация рефлексов палатальных задненебных, причем прабалтийский рефлекс и.-е. k" - sh, не известный праславянскому, проделавшему развитие k" > с > s . Найти здесь "общую инновацию системы согласных" элементарно невозможно, и недавняя попытка Шмальштига прямо соотнести sh в слав, pishetь "пишет" (из sj!) и sh в литов. pieshti "рисовать" должна быть отвергнута как анахронизм.

Еще более красноречивы отношения в морфологии. Именная флексия в балтийском более архаична, чем в славянском, впрочем, и здесь отмечаются праславянские архаизмы вроде род. п. ед. ч. *zheny Что касается именного словообразования, то на его глубокие отличия как в балтийском, так и в славянском обращали внимание и сторонники, и противники балто-славянского единства .

Поздние балты в Верхнем Поднепровье

После такой краткой, но как можно более конкретной характеристики балто-славянских языковых отношений, естественно, конкретизируется и взгляд на их взаимную локализацию.

Эпоха развитого балтийского языкового типа застает балтов, по-видимому, уже в местах, близких к их современному ареалу, т. е. в районе верхнего Поднепровья. В начале I тыс. н. э. там во всяком случае преобладает балтийский этнический элемент . Считать, что верхнеднепровские гидронимы допускают более широкую - балто-славянскую характеристику , нет достаточных оснований, равно как и искать ранний ареал славян к северу от Припяти. Развитый балтийский языковой тип - это система форм глагола с одним презенсом и одним претеритом, что весьма напоминает финские языки . После этого и в связи с этим можно привести мнение о гребенчатой керамике как вероятном финском культурном субстрате балтов этой поры; здесь же уместно укаать за структурные балто-финские сходства в образовании сложных гидронимов со вторым компонентом "-озеро" прежде всего .

Подвижность балтийского ареала

Но к балтийскому ареалу мы должны подходить с тем же мерилом подвижности (см. выше), и это весьма существенно, поскольку ломает привычные взгляды в этом вопросе ("консервативность" = "территориальная устойчивость"). При этом вырисовываются разные судьбы этнических балтов и славян по данным языка.

Балто-дако-фракийские связи III тыс. до н.э.

(славянский не участвует)

"Праколыбель" балтов не извечно находилась где-то в районе Верхнего Поднепровья или бассейна Немана , и вот почему. Уже довольно давно обратили внимание на связь балтийской ономастической номенклатуры с древней индоевропейской ономастикой Балкан. Эти изоглоссы особенно охватывают восточную - дако-фракийскую часть Балкан, но касаются в ряде случаев и западной - иллирийской части Балканского п-ова. Ср. фрак. Serme - литов. Sermas, названия рек, фрак. Kerses - др.-прусск. Kerse, названия лиц ; фрак. Edessa, название города, - балт. Ведоса, верхнеднепровский гидроним, фрак. Zaldapa - литов. Zeltupe и др. . Из апеллативной лексики следует упомянуть близость рум. doina (автохтонный балканский элемент) - литов. daina "песня" . Особенно важны для ранней датировки малоазиатско-фракийские соответствия балтийским именам, ср. выразительное фрак. Prousa, название города в Вифинии - балт. Prus-, этноним . Малоазиатско-фракийско-балтийские соответствия могут быть умножены, причем за счет таких существенных, как Kaunos, город в Карии,- литов. Kaunas , Priene, город в Карии, - литов. Prienai, Sinope, город на берегу Черного моря, - литов. Sampe Раннюю близость ареала балтов к Балканам позволяют локализовать разыскания, установившие присутствие балтийских элементов к югу от Припяти, включая случаи, в которых даже трудно различить непосредственное участие балтийского или балкано-индоевропейского - гидронимы Церем, Церемский, Саремский

Когда появился праславянский язык?

Решить или во всяком случае поставить вопрос, когда появился праславянский язык, наиболее склонны были те лингвисты, которые связывали его появление с выделением из балто-славянского единства, приурочивая это событие к кануну новой эры или за несколько столетий до него (так - Лямпрехт, см. , а также Лер-Сплавинский, Фасмер). В настоящее время отмечается объективная тенденция углубления датировок истории древних индоевропейских диалектов, и это касается славянского как одного из индоевропейских диалектов. Однако вопрос сейчас не в том, что древняя история праславянского может измеряться масштабами II и III тыс. до н. э., а в том, что мы в принципе затрудняемся даже условно датировать "появление" или "выделение" праславянского или праславянских диалектов из индоевропейского именно ввиду собственных непрерывных индоевропейских истоков славянского. Последнее убеждение согласуется с указанием Мейе о том, что славянский - это индоевропейский язык архаического типа, словарь и грамматика которого не испытали потрясений в отличие, например, от греческого (словаря) .

Славяне и Центральная Европа

(балты не участвуют)

Для древнейшей поры, условно - эпохи упомянутых балто-балканских контактов, видимо, надо говорить о преимущественно западных связях славян, в отличие от балтов. Из них древнее других ориентация праславян на связи с праиталийскими племенами. Эти связи в лексике, семантике и словообразовании отражают несложное хозяйство и общие моменты условий жизни и среды обитания на стадии раннепраязыкового развития без признаков заметного превосходства партнера или четкого одностороннего заимствования. Ср. соответствия лат. hospes - слав. *gospodь, favere - *goveti (общество, обычаи), struere (*stroi-u-?) - *strojiti (домохозяйство), paludes - *pola voda (среда обитания) , po-mum "плод, фрукт"

Славяне и иллирийцы

II тыс. до н. э. застает италиков на пути из Центральной Европы на юг (вот почему нам трудно согласиться с отождествлением италиков с носителями лужицкой культуры и с утверждением, что в XII в. до ы. э. именно италики с западными балтами генерировали праславян). В южном направлении двигаются около этого времени и иллирийцы, не сразу превратившиеся в "балканских" индоевропейцев. Я в основном принимаю теорию о древнем пребывании иллирийцев к югу от Балтийского моря и считаю, что она еще может быть плодотворно использована . Вполне возможно, что иллирийцы прошли через земли славян на юг, а славяне, в свою очередь, распространяясь на север, находили остатки иллирийцев или остатки их ономастики. Это дает нам право говорить об иллирийско-славянских отношениях. Иначе трудно объяснить несколько собственных имен: Doksy, местное название в Чехии, ср. Daksa, остров в Адриатическом море, и глоссу daksa thalassa. "Epeirotai (Гесихий) , Дукля, перевал в Карпатах, ср. Дукльа в Черногории, Doklea (Птолемей) , наконец, гапакс ранней польской истории - Licicaviki, название, приписываемое славянскому племени, но объяснимое только как иллир. *Liccavici, ср. иллирийские личные имена Liccavus, Liccavius и местное название Lika в Югославии . На основании названия местного ветра, дующего в Апулии, - Atabulus (Сенека), ср. иллир. *bul-, burion "жилье", сюда же "Ataburia, (Zeus) "Ataburios, реконструируется иллир. *ata-bulas, аналитический препозитивный аблатив "от/из дома", ср. параллельное слав., др.-русск. от рода Рускаго (Ипат. лет., л. 13), наряду с постпозитивной конструкцией аблатива и.-е. *ulkuo-at "от волка". Здесь представлена иллирийско-славянская изоглосса, ценная ввиду неизвестности иллирийской именной флексии .

Кентумные элементы в праславянском

Кроме ранних италийско-славянских связей, участия в общих инновациях центральноевропейского культурного района и других изоглоссах (например, иллирийско-славянских), именно в Центральной Европе праславянский язык обогатился рядом кентумных элементов лексики, носящих бесспорно культурный характер . Ответственность за них несут, видимо, в значительной степени контакты с кельтами. Так, праслав. *korva, название домашнего животного, восходит, видимо, через стадию *karava к форме, близкой кельт. car(a)vos "олень", исконнославянское слово ожидалось бы в форме *sorva, с правильным сатемным рефлексом и.-е. k" , который в славянском есть в форме *sьrna, обозначающей дикое животное, что придает эпизоду с *korva культурное звучание. Праславянский передал, видимо, далее, свое *karava или *korva вместе с его акутовой интонацией балтийскому (литов. karve), в котором это слово выглядит тоже изолированно.

Балты на Янтарном пути

Что касается балтов, то их контакт с Центральной Европой или даже скорее - с ее излучениями, не первичен, он начинается, видимо, с того, впрочем, достаточно раннего времени, когда балты попали в зону Янтарного пути, в низовьях Вислы. Только условно можно датировать их обоснование здесь II тыс. до н. э., не раньше, но и едва ли позже, потому что этрусск. "arimos "обезьяна" могло попасть в восточнобалтийский диалект (лтш. erms "обезьяна"), очевидно, до глубокой перестройки самого балтийского языкового ареала и до упадка Этрурии уже в I тыс. до н. э. Прибалтика всегда сохраняла значение периферии, но благодаря Янтарному пути по Висле двусторонние связи с Адриатикой и Северной Италией фрагментарно проявлялись и могут еще вскрываться сейчас. Любопытный пример - предлагаемое здесь новое прочтение лигурийского названия реки По в Северной Италии - Bodincus, которое приводит Плиний, сообщая также его апеллятивное значение: ... Ligurum quidem lingua amnem ipsum (scil. - Padum) Bodincum vocari, quod significet fundo carentem, cui argumento adest oppidum iuxta Industria vetusto nomine Bodincomagum, ubi praecipua altitudo incipit (C. Plinius Sec. Nat. hist. III, 16, ed. C. Mayhoff). Таким образом, Bodincus или Bodinco- значило по-лигурийски "fundo carens, бездонный" и может быть восстановлено по снятии вероятных кельтских (лепонтских) наслоений как *bo-dicno-/*bo-digno- По долине Вислы к балтам распространлись и изоглоссы древнеевропейской гидронимии, обрывающиеся к западу (- лакуна между Одером и Вислой). Краэ отмечает добалтийский характер древнеевропейской гидронимии , и, я думаю, этот тезис сохраняет свое значение, имея в виду не столько додиалектный, сколько наддиалектный статус этой гидронимии (выработка различными контактирующими индоевропейскими диалектами общего гидронимического фонда). В. П. Шмид плодотворно расширил понятие "древнеевропейской" гидронимии до объема индоевропейской, но он допускает явное преувеличение, стремясь в своих последних работах утвердить идею ее центра в балтийском и даже выдвигая балтоцентристскую модель всего индоевропейского ; . Однако кучность "древнеевропейских" гидронимов на балтийской языковой территории допускает другое объяснение в духе уже изложенного нами ранее. Балтийский (исторически) - не центр древнеевропейской гидронимии (В. П. Шмид: "Ausstlahlungszentrum"), а фиксированная вспышка в зоне экспансии балтов на восток, куда они распространялись, унося с собой и размноженные древнеевропейские гидронимы.

Сближение балтов и славян

Лишь после самостоятельных ранних миграций балтов и славян стало намечаться их последующее сближение (ср. установленный факт наличия в балтийском раннепраславянских заимствований до окончательного проведения славянской ассибиляции и.е. k" > *c > *s, например, литов. stirna x в известных позициях, который некоторые авторы рассматривают даже как "первый шаг" на пути обособления праславянского от балтийского, что из общей перспективы выглядит очень странно. В плане абсолютной хронологии эти балтославянские контакты (сближения) относятся уже к железному веку (см. выше "аргумент железа"), т. е. к последним векам до новой эры.

Этому предшествовала длительная эпоха жизни праславян в Центральной Европе - жизни, далекой от герметмзма в ареале с размытыми границами и открытом как западным, так и восточным влияниям.

Примечания

1. Подробную характеристику см. .

2. См. в кн. .

3. О древней диалектной сложности праславянской лексики см. впервые . Например, слав. vesna, праиндоевропейского происхождения, никогда не было общеoславянским, в южнославянском оно отсутствует - см. .

4. Имело место прямое отражение вокализма и.-е. *pro-, *ро- > слав, pra-, pa- и преобразование и.-е. *pro-, *рo- > балт. *pra-,*pa-, иначе ожидалось бы регулярное балт. (литов.) *pruo-, *puo-, см. .

5. См., вслед за О. Н. Трубачевым, .

6. См., вслед за Кноблохом, .

7. Естественный вывод об индоевропейской самобытности и большей, сравнительно с балтийским, архаичности славянского глагола, несводимости его к балтийскому состоянию в работе , к сожалению не сделан.

9. Ср. литов. Aklezeris, Baltezeris, Gudezeris, Juodozeris, Klevzeris, лтш. Kalnezers, Purvezers, Saulezers и другие сложения на -ezeris, -upe, -upis "финского" типа, ср. Выгозеро, Пудозеро, Топозеро на русском Севере; см. .

10. См., вслед за Студерусом и Френкелем, .

11. См. с использованием работ О.Н. Трубачева и др. .

12. Отрицание значительного распространения иллирийцев и их соседства со славянами см. .

15. Карта - см. с. 11, с. 13 - досадная ошибка: гидронимы Tain в Шотландии и Tean в Англии возводятся автором к *Tania, которое он этимологизирует с помощью слав. tonja "tiefe Stelle im Wasser", но последнее происходит только из *top-nja и к остальным европейским названиями отношения не имеет.

16. Между прочим, балтоцентристскую теорию европейской прародины отстаивал уже Poesche более ста лет назад .

Литература

1. Копечный Фр. О новых этимологических словарях славянских языков. - ВЯ, 1976, № 1, с. 3 и сл.

2. Словник гiдронiмiв Украiни. Ред. колегiя: Непокупний А. П., Стрижак О. С., Цiлуйко К. К. Киiв, 1979.

3. Mallory J. P. A short history of the Indo-European problem. - In: Hehn V. Cultivated plants and domesticated animals in their migration from Asia to Europe (= Amsterdam studies in the theory and history of linguistic science. Series I. V. 7). Amsterdam, 1976.

4. Moszynski K. Pierwotny zasia,g je,zyka praslowianskiego. Wroclaw - Krakow 1957.

5. Lehr-Splawinski Т. О pochodzeniu i praojczyznie Slowian. Poznan, 1946.

6. Udolph J. Studien zu slavischen Gewassemamen und Gewasserbezeichnungen. Ein Beitrag zur Frage nach der Urheimat der Slaven. (= Beitrage zur Namenforschung. Neue Folge. Beiheft 17). Heidelberg, 1979.

7. Rudnicki M. O prakolebce Slowian.- In: Z polskich studiow slawistycznych. Seria 4. Jezykoznawstwo. Warszawa, 1973.

8. Лер-Сплавинский Т. - ВЯ, 1958, № 2, с. 45-49.

9. Кипарский В. - ВЯ, 1958, № 2, с. 49.

10. Vasmer M. Die Urheimat der Slaven.- In: Der ostdeutsche Volksboden. Hrsg. vou Volz W. Breslau. 1926, S. 118-143.

11. Labuda G. Alexander Bruckner und die slavische Altertumskunde.- In: Bausteine zur Geschichte der Literatur bei den Slawen. Bd. 14, I. Fragen der polnischen Kultur im 16. Jahrhundert. Vortrage... zum ehrenden Gedenken an A. Bruckner, Bonn, 1978. Bd. I. Giessen, 1980, S. 23, примеч. 28.

12. Solta G. Gedanken zum Indogermanenproblem.- In: Die Urheimat der Indogermanen. Hrsg. von Scherer A. Darmstadt, 1968.

13. Королюк В. Д. К исследованиям в области этногенеза славян и восточных романцев. - В кн.: Вопросы этногенеза и этнической истории славян и восточных романцев. М., 1976, с. 19.

14. Мейе А. Общеславянский язык. М., 1951.

15. Patrut I. О единстве и продолжительности общеславянского языка. - RS, 1976, t. XXXVII, cz. I, с. 3 и cл.

16. Stieber Z. Problem najdawniejszych roznic miedzy dialektami slowianskimi. - In: I Midzynarodowy kongres archeologii slowianskiej. Warszawa, IX. 1965. Wroclaw - Warszawa - Krakow, 1968, s. 97.

17. Порциг В. Членение индоевропейской языковой области. М., 1964, с. 84.

18. Pisani V. Indogermanisch und Europa. Munchen, 1974, passim.

19. Polak V. Konsolidace slovanskeho jazykoveho typu v sirsich vychodoevropskych souvislostech. - Slavia, 1973, rocn. XLVI.

20. Филин Ф. П. О происхождении праславянского языка и восточнославянских языков. - ВЯ, 1980, № 4, с. 36, 42.

21. Silvestri D. La varieta linguistica nel mondo antico. - AION, 1979, 1, p. 19, 23.

22. Рыбаков Б. А. Новая концепция предыстории Киевской Руси (тезисы). - История СССР, 1981, № 1, с. 57.

23. Hirt Н. Die Heimat der indogermanischen Volker und ihre Wanderungen. - In: Die Urheimat der Indogermanen. Hrsg. von Scherer A. Darmstadt, 1968.

24. Kossinna G. Die indogermanische Frage archaologisch beantwortet. - In: Die Urheimat der Indogermanen, S. 97.

25. Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М. - Л., 1938, с. 59.

26. Pokorny J. Substrattheorie und Urheimet der Indogermanen.- In: Die Urheimat der Indogermanen, S. 209.

27. Трубачев О. Н. Принципы построения этимологических словарей славянских языков. - ВЯ, 1957, № 5, с. 69 и сл.

28. Popovic J. Les noms slaves de "printemps".- Annali Istituto universitario orientale. Sez. lingu. I, 2. Roma, 1959, p. 184.

29. Polak V. Slovanska pravlast s hlediska jazykoveho. - In: Vznik a puvod Slovanu. I. Praha, 1956, s. 13, 23.

30. Никонов В. Л. - В кн.: IV Международный съезд славистов. Материалы дискуссии. Т. II. М., 1962, с. 478.

31. Dickenmann Е. - Onoma, 1980, XXIV, S. 279. - Рец. на кн.: Udolph J. Studien zu slavischen Gewassernamen und Gewasserbezeichnungen. Heidelberg, 1979.

32. Кипарский В. - ВЯ, 1958, № 1, c. 50.

33. Lamprecht A. Praslovanstina a jeji chronologicke cleneni. - In: Ceskoslovenske prednasky pro VIII. mezinarodni sjezd slavistu v Zahrebu. Praha, 1978, s. 150.

34. Karaliunas S. - In: Frenkelis Е. Вaltu kalbos. Vilnius, 1969, p. 13.

35. Соболевский А. Что такое славянский праязык и славянский пранарод? - Известия II Отд. Росс. АН, 1922, т. XXVII, с. 321 и cл.

36. Pisani V. Baltisch, Slavisch, Iranisch. - Baltistica, 1969, V (2), S. 138-139.

37. Горнунг Б. В. Из предыстории образования общеславянского языкового единства. М., 1963, с. 49.

38. Иванов В. В., Топоров В. Н. К постановке вопроса о древнейших отношениях балтийских и славянских языков. - В кн:. Исследования по славянскому языкознанию. М., 1961, с. 303.

39. Топоров В. Н. К проблеме балто-славянских языковых отношений. - В кн.: Актуальные проблемы славяноведения (КСИС 33-34). М., 1961, с. 213.

40. Maziulis V. Apie senoves vakaru baltus bei ju. santykius su slavais, ilirais ir germanais.- In: Is Lietuviu etnogenezes. Vilnius, 1981, p. 7.

41. Мартынов В. В. Балто-славяно-италийские изоглоссы. Лексическая синонимия. Минск, 1978, с. 43.

42. Мартынов В. В. Балто-славянские лексико-словообразовательные отношения и глоттогенез славян. - В кн.: Этнолингвистические балто-славянские контакты в настоящем и прошлом. Конференция 11-15 дек. 1978 г.: Предварительные материалы. М., 1978, с. 102.

43. Мартынов В. В. Балто-славянские этнические отношения по данный лингвистики. - В кн.: Проблемы этногенеза и этнической истории балтов: Тезисы докладов. Вильнюс, 1981, с. 104-106.

44. Schall H. Sudbalten und Daker: Vater der Lettoslawen. - In: Primus congressus studiorum thracicorum. Thracia II. Serdicae, 1974, S. 304, 308, 310.

45. Schmid W. P. Baltisch und Indogernaanisch. - Baltistica, 1976, XII (2), S. 120.

46. Mayer H. E. Kann das Baltiscne als Muster fur das Slavische gelten? - ZfslPh, 1976, XXXIX, S. 32 и cл.

47. Mayer Н. Е. Die Divergenz des Baltischen und des Slavischen. - ZfslPh 1978 AL, S. 52 и cл.

48. Булаховский Л. А. - ВЯ, 1958, № 1, с. 41-45.

49. Трост П. Современное состояние вопроса о балто-славянских языковых отношениях. - В кн.: Международный съезд славистов. Материалы дискуссии. Т. II. М., 1962, с. 422.

50. Бернштейн С. Б. - ВЯ, 1958, № 1, с. 48-49.

51. Лep-Сплавинский Т. [Выступление] - В кн.: IV Международный съезд славистов. Материалы дискуссии. Т. II. М., 1962, с. 431-432.

52. Pohl H. D. Baltisch und Slavisch. Die Fiktion von der baltisch-slavischen Spracheinneit. - Klagenfurter Beitrage zur Sprachwissenschaft. 1980, 6, S. 68-69.

53. Schmalstieg W. Common innovations in the Balto-Slavic consonantal system. - В кн.: IV Всесоюзная конференция балтистов 23-25 сентю 1980 г.: Тезисы докладов. Рига, 1980, с. 86.

54. Топоров В. Н. Несколько соображений о происхождении флексий славянского генитива. - In: Bereiche der Slavistik. Festschrift zu Ehren von J. Hamm. Wien, 1975, c. 287 и cл., 296.

55. Топоров В. Н. К вопросу об эволюции славянского и балтийского глагола - Вопросы славянского языкознания. Вып. 5. М., 1961, с. 37.

56. Курилович Е. О балто-славянском языковом единстве. - Вопросы славянского языкознания. Вып. 3. М., 1958, с. 40.

57. Kurilowicz J. The inflectional categories of Indo-European. Heidelberg, 1964, p. 80.

58. Kortland F. Toward a reconstruction of the Balto-Slavic verbal system. Lingua, 1979, 49, p. 64 и сл.

59. Иванов Вяч. Вс. Отражение в балтийском и славянском двух серий индоевропейских глагольных форм: Автореф. дис. на соискание уч. ст. окт. филол. наук. Вильнюс, 1978.

60. Савченко А. Н. Проблема системной реконструкции праязыковых состояний (на материале балтийских и славянских языков). - Baltistica, 1973, IX (2), c. 143.

61. Meillet A. Etudes sur l"etymologie et le vocabulaire du vieux slave. 2-e partie. Paris, 1905, p. 201-202.

62. Эндзелин И. М. Славяно-балтийские этюды. Харьков, 1911, с 1. = Endzellns J. Darbu izlase. II. Riga, 1974, lpp. 170.

63. Vaillant A. Grammaire comparee des langues slaves. Т. IV. La formation des noms. Paris, 1974, p. 13 - 14.

64. Топоров B. Н., Трубачев О. Н. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья. М., 1962.

65. Birnbaum H. О mozliwosci odtworzenia pierwotnego stanu jezyka praslowianskiego za pomoca rekonstrukcji wewnetrznej i metody porownawczej. - In: American cotributions to the Seventh International congress of Slavists. Warsaw, Aug. 21-27, 1973, V. I, p. 57.

66. Pokorny J. Die Trager der Kultur der Jungsteinzeit und die Indogermanenfrage. - In: Die Urheimat der Indogermanen, S. 309.

67. Prinz J. - Zeitschrift fur Balkanologie, 1978, XIV, S. 223.

68. Milewski T. Dyferencjacja jazykow indoeuropejskich. - In: I Miedzynarodowy kongres archeologii slowianskiej. Warszawa, 1965. Wroclaw - Warszawa - Krakow, 1968, s. 67-68.

69. Duridanov l. Thrakisch-dakische Sludien. I. Die thrakisch- und dakisch-baltischen Sprachbeziehungen (= Linguistique balkanique XIII, 2). Sofia, 1969.

70. Топоров В. Н. К фракийско-балтийским языковым параллелям. - В кн.: Балканское языкознание. М., 1973, с. 51, 52.

71. Pisani V. Indogermanisch und Europa. Mimchen, 1974, S. 51.

72. Топоров В. Н. К фракийско-балтийским языковым параллелям. II. - Балканский лингвистический сборник. М., 1977, с. 81 - 82.

73. Топоров В. Н. К древнебалканским связям в области языка и мифологии. - В кн.: Балканский лингвистический сборник. М., 1977, с. 43.

74. Топоров В. Н. Прусский язык. Словарь. I - К. М., 1980, с. 279.

75. Трубачев О. Н. Названия рек Правобережной Украины. М., 1968.

76. Топоров В. Н. Несколько иллирийско-балтийских параллелей из области топономастики. - В кн.: Проблемы индоевропейского языкознания. М., 1964, с. 52. и сл.

77. Pohl Н. D. Slavisch und Lateinisch (= Klagenfurter Beitrage zur Sprachwissenschaft. Beiheft 3). Klagenfurt, 1977.

78. Ademollo Gagliano M. T. Le corrispondenze lessicali balto-latine. - Archivio glottologico italiano, 1978, 63, p. 1. и сл.

79. Трубачев О. Н. Ремесленная терминология в славянских языках. М., 1966.

80. Седов В. В. Происхождение и ранняя история славян. М., 1979.

81. Krahe Н. Die Sprache der Illyrier, I. Teil: Die Quellen. Wiesbaden, 1955, S. 8.

82. Krahe H. Sprache und Vorzeit. Heidelberg, 1954.

83. Georgiev V. I. Illyrier, Veneter und Vorslawen. - In: Linguistique balkanique, 1968, XIII, 1, c. 5 и сл.

84. Трубачев О. Н. Illyrica. - В кн.: Античная балканистика (в печати).

85. Katicic R. Ancient languages of the Balkans. Part I. The Hague - Paris, 1976, p. 64-65.

86. Golob Z. "Kentum" elements in Slavic. - Lingua Posnaniensis, 1972, XVI, c. 53 и сл.

87. Golob Z. Stratyfikacja slownictwa praslowianskiego a zagadnienie etnogenczy Slowian. - BS, 1977, XXXVIII, 1, s. 16 (Warstwa "kentumowa").

88. Mares F. V. The origin of the Slavic phonological system and its development up to the end of Slavic language unity. Ann Arbor, 1965, p. 24-25, 30-31.

89. Krahe H. Vorgeschichtliche Sprachbeziehungen von den baltischen Ostseelandern bis zu den Gebieten urn den Nordteil der Adria. - In: Akademie der Wissenschaften und der Literatur. Abhandlungen der Geistes- und Sozialwissenschaftlichen Klasse. Mainz, 1957, № 3, S. 120.

90. Schmid W. P. Baltische Gewassernamen und das vorgeschichthche Europa. IF, 1972, Bd. LXXVII, S. 1 и сл.

91. Schmid W. P. Baltisch und Indogermanisch. - Baltistica, 1976, XII (2).

92. Schmid W. P. Alteuropaisch und Indogermanisch. - In: Probleme der Namenforschung im deutschsprachigen Raum. Darmstadt, 1977, S. 98 и сл.

93. Schmid W. P. Indogermanistische Modelle and osteuropaische Fruhgeschichte. - Akademie der Wissenschaften und der Literatur. Abhandlungen der Geistes- und Sozialwissenschaftlichen Klasse. Jg. 1978, Nr. 1. Mainz - Wiesbaden, 1978.

94. Schmid W. P. Das Hethitische in einem neuen Verwandtschaftsmodell. - In: Hethitisch und Indogermanisch. Hrsg. von Neu E. und Meid W. Innsbruck, 1979, S. 232 - 233.

95. Трубачев О. Н. Лексикография и этимология. - В кн.: Славянское языкознание. VII Международный съезд славистов. М., 1973, с. 311.

Имя Александра Христофоровича Востокова (1781-1864) хорошо известно каждому филологу. Этот неутомимый труженик на ниве научного делания был первым представителем сравнительно-исторической школы в русском языкознании. В своих трудах он занимался вопросами происхождения, истории и развития старославянской письменности, сопоставления между собой разных групп славянских языков, археографическим описанием древних славянских рукописей и т.п. Сравнивая древние и новые славянские языки, устанавливая их родство, А.Х. Востоков разработал новый для славянской филологии того времени метод, который в современной науке принято называть сравнительно-историческим. Труд Востокова: «Рассуждение о славянском языке, служащее введением к грамматике сего языка, составляемой по древнейшим онаго письменным памятникам» принес автору европейскую известность и славу. В основе этого фундаментального исследования лежит исследование древнейшей русской рукописной книги, и ценнейшего памятника старославянской письменности – Остромирова Евангелия.

В своей работе Востоков впервые в истории славянской филологии указал хронологическое место памятников церковнославянского языка, определил его отличия от древнерусского, доказал существование и объяснил фонетическую природу носовых гласных в старославянском языке, определив, что в славянских рукописях буквы ъ и ь обозначали редуцированные гласные звуки, установил периодизацию истории русского языка, объяснил образование окончаний в прилагательных, обнаружил в церковнославянском языке отсутствие деепричастий и наличие супина, названного им достигательным наклонением. В самом начале «Рассуждения» Востоков поясняет свое понимание терминов «славянский язык» и «словенский язык». «Довольно уже писано о языке славянском, или вернее словенском, на который переложены в IX веке церковные книги для болгар и для моравов» . Здесь Востоков говорит о том языке, который в современной науке принято называть древне или старославянским. «Греки, а за ними и другие иностранцы, употребляют а в названии славян: склави, склавини, скалаваци, но сами славяне называют себя словенами, словинцами, словаками; и я верю более им, нежели иностранцам» . Таким образом, старославянский язык Востоков называет языком «славянским», считая, при этом, что правильнее называть его «словенским».

Далее Востоков предлагает свою периодизацию церковнославянского языка (в современной науке под церковнославянским языком понимают древнерусскую редакцию старославянского языка, употреблявшуюся в качестве литературного языка вплоть до XVII века), начиная от древнейших письменных памятников и заканчивая исправлением печатных церковных книг: «Древний язык заключается в письменных памятниках от IX и за XIII столетие. Он непременно сливается с языком средним XV-го и XVI-го столетий, а за сим уже следует новый славянский, или язык печатных церковных книг. Новый язык утратил многие формы грамматические, которые обогащали язык славянский, и которые открываются еще в среднем языке; но принял зато другие, заимствованные частию из образовавшихся между тем живых языков: русского, сербского, польского, коим говорили переписчики книг, частию же изобретенные позднейшими грамматиками» . В то же время, Востоков различает понятия церковнославянского и древнерусского языков. Так, под церковнославянским языком Востоков подразумевает язык печатных церковных книг, а под древнерусским – язык таких памятников, как «Русская Правда» и «Слово о полку Игореве» . Касаясь древнего периода истории церковнославянского языка, Востоков говорит: «Разность диалектов, существовавшая, без сомнения, в самой глубокой уже древности у разных поколений славянских, не касалась в то время еще склонений, спряжений и других грамматических форм, а состояла, большей частью только в различии выговора и в употреблении некоторых особенных слов.

Востокова больше всего интересовали археологические и этимологические исследования русского языка. В свободное время он трудился над составлением сравнительного этимологического словаря и пытался показать различия между языками, не только славянскими, но и вообще индоевропейскими. К сожалению, он осознавал, что в то время этимология считалась бесполезной наукой. Об этом он высказался следующим образом: „ Я знаю, сколько предмет сей запутан, знаю, что этимологию называют бесполезным знанием, служащим только к удовлетворению любопытства. Но нельзя ли, руководствуясь осторожностью и за разбором мелочей не теряя никогда из виду целого, пройти в этимологии, правда, не далеко, но за то надежно, извлечь из всего хаоса столько, по крайней мере, свету, сколько нужно для основательного и философического словознания? Моя цель... была, чтобы, утвердив, если можно, историческими и логическими доказательствами словопроизводство Российского языка, пояснить сию историческую часть грамматики для будущих наших лексикографов и пресечь чрез то единожды навсегда всякие произвольные и неосновательные словопроизведения, каких у нас немало выкидывали в свет самоумная неученость или всеугадывающая полуученость .“

Новый период научной деятельности для Востокова начался с того времени, когда он стал заниматься церковнославянским языком. Для исследований послужили главным образом древние памятники. Первый источник для изучения старославянского языка Востоков получил от Александра Ивановича Ермолаева (1780-1828) в 1803 г. Это был „Сборник с подлинной рукописью 1076 года“ .

Изучение древних памятников было для Востокова очень важным также по причине „развития его метода – сравнения.“ До этого момента речь шла только о таком древнем памятнике, который уже был издан. Однако Востокову очень хотелось расследовать какой-нибудь древний памятник, до сих пор не изданный. С помощью своего друга А. И. Ермолаева ему удалось попасть в Императорскую публичную библиотеку , в которой начал работать. Здесь Востоков нашел „Остромирово Евангелие“, написанное в 1056-57 гг. для новгородского посадника Остромира.

Почему Востоков тогда исследовал эти памятники видно из его письма от 20 мая 1818 г. тогдашнему председателю Московского Общества любителей словесности А. А. Прокоповичу-Антонскому: „ Пока источники мои ограничивались печатными книгами и наслышкой живого языка, ревностно занялся я своей лексикографией (т. е. словопроизводным словарем) ... но когда случай привел меня увидеть старинные рукописи Славянские, а также и некоторые старопечатные книги, и в них правописание, словоокончания и обороты, во многом отлычные от употребительных в позднейшем языке, я тогда убедился в необходимости заняться сперва грамматикой, т. е. исследованием и показанием свойств языка и различных его форм, с изменениями, каким подвергались формы сие в продолжении столетий в России и в других землях Славянских.. .“

Первым трудом Востокова, возникшим на основании исследования древних памятников, явилось „Рассуждение о Славянском языке, служащее введением к грамматике сего языка, составляемой по древнейшим оного письменным памятникам“ (1820). „Рассуждение“ Востоков послал секретарю Московского Общества любителей . Этот труд был прочитан на публичном заседании Общества . „Рассуждение“ принесло Востокову название знатока языка. В нем Востоков также один раз упомянул Й. Добровского . Добровский подробно познакомился с его работой и назвал ее великолепной. Он даже намеревался переработать некоторые из своих трудов по указаниям Востокова. Востоков своим трудом положил начало научному историческому исследованию славянского языка.

Важность открытий Востокова была в России признана позже. Сначала его исследования ценило только немного языковедов. Только после открытия в университетах кафедр славянской филологии идеи Востокова, высказанные в его „Рассуждении“ , стали утверждаться. Благодаря „Рассуждению“ начались также исследования современного русского языка.

Следующие труды Востокова большей частью представляют продолжение „Рассуждения“ . В них развивались мысли, содержащиеся в этом произведении. Востоков подготовил к изданию несколько работ. Самыми важными считались „Выдержки из памятников“ и „Палеографические снимки“ . Часть выдержек из рукописей вошла в особый сборник Востокова, который он назвал „Для Словаря“ . Они возникали в течение нескольких лет, приблизительно с 1815 г. до 1840 г. В них обращено внимание прежде всего на необычные слова и на слова, которые имели необычные грамматические формы. Востоков также уделял внимание сличению перевода с греческим подлинником. Таким способом возникали очень интересные своды, состоящие из трех и более рукописей.

Первым из законченных трудов после „Рассуждения“ , касающийся расследования памятников, было „Описание десяти рукописей преосвященства Евгения“ . Эти рукописи были Востокову посланы для рассмотрения. Он создал их подробный и обширный разбор. Все рукописи он расследовал в течение трех месяцев и послал вспять преосв. Евгению (1767-1837) в конце 1821 г. Ни в одном из памятников, которые попали в „Описание“ , не было никаких заметок о времени, когда они возникли. Поэтому время написания отдельных памятников могло быть определено только гипотетически. Востоков попытался определить время их написания и, наконец, он пришел к следующему выводу: три из этих рукописей относятся к XI веку, две к XII – XIII вв. и остальные к XIV, XV и XVI вв. Этот труд – „Описание десяти рукописей“ – остался неизданным до того времени, как он был передан И . И. Срезневскому (1812-1880), издавшему его в Ученых записках 2-го отделения Академии в 1855 г. С преосв. Евгением Востоков все время поддерживал связи путем переписки.

С 1822 г. Востоков стал переписываться с графом Н. П. Румянцевым (1754-1826). Он позволил ему пользоваться книгами и рукописями его соб ственной библиотеки. Востоков также вел переписку с К. Ф. Калайдовичем (1792-1832), который тогда работал под покровительством графа Румянцева. Взаимная пере писка оказалась очень ценной в научном отношении. Они сообщали друг другу о своих рассуждениях о памятниках славянской и русской древности. Письма Востокова свидетельствуют о том, что работая над памятниками, он обращал внимание не только на особенности языка и письма, но и на историческую и хронологическую датировку памятников. С 1824 г. начался труд над описанием всех румянцевских рукописей.

Самой большой проблемой у Востокова оказался недостаток времени. Главным его занятием было описать румянцевские рукописи, но это требовало много времени – несколько лет. Поэтому у него не было желания заниматься другими делами. Вернее – желание было бы, но так как он над каждым трудом работал очень тщательно, он осознавал, что нельзя заниматься одновременно несколькими содержательными проблемами.

С 1825 г. Востоков сотрудничал с П. И. Кеппеном (1793-1864), который решил издать „Библиографические листы“. Все палеографические сведения в этом труде принадлежат именно Востокову. В „ Библиографические листы“ им внесены также некоторые описания древних памятников. Кеппен с 1825 г. путешествовал по славянским землям, собирал разные информации о славянских памятниках и все полученные данные он стремился издать под названием „Собрание словенских памятников, находящихся вне России“ . Однако у Кеппена возникла проблема с рассмотрением „Фрейзингенских статей“ – памятника от X века. Кеппен добился всех трех статей и разных соображений ученых о времени их написания. Оставалось последнее – разобрать статьи и понять их значение. Поэтому он обратился с просьбой к Востокову. Осознавав затруднения такой работы, Востоков все-таки исполнил желание Кеппена, справился со всеми трудностями и в 1826 г. работа была закончена. Книга „Собрания словенских памятников, находящихся вне России“ была издана в 1827 г. и работа Востокова, названная „Грамматические объяснения на три статьи Френзингенской рукописи“, заняла в ней главное место.

Между тем описание рукописей Румянцевского музея продолжалось и в 1832 г. Востоков начал его переписывать начисто. Исследуя рукописи Румянцевского музея , он в них открывал много интересных памятников, между прочим и „Жития св. Людмили и св. Вячеслава Чешских“ . Эти жития были изданы в Московском вестнике за 1827 год и чешскими языковедами были признаны важными источниками чешских древностей.

Работы в Российской академии и другие занятия Востокова все больше его отвлекали от исследований памятников. Именно с 1844 г., когда он уволился от должности хранителя манускриптов Императорской публичной библиотеки (эту должность он занимал с 1828 г.) и от службы в Румянцевском музее , уделял внимание памятникам только время от времени и только тогда, когда данный памятник представлял собой редкость.

Пока речь шла прежде всего о трудах Востокова, касающихся рассмотрения древних памятников. Однако нельзя не коснуться его стремлений по составлению руководств по грамматике и языковых словарей.

Грамматические и словарные работы

Описывая памятники древнего языка, Востоков все время имел в виду составление словаря и грамматики. Историческое направление, которое сильно отразилось в его „Рассуждении“, тянуло его к работам по старославянскому языку. Однако он осознавал, что объяснять некоторые явления старославянского языка иногда можно только на основании сопоставления с современным языком. И, таким образом, он постоянно имел в виду два языка: язык старославянский и язык русский. Он долгое время собирал с большим усердием языковой материал для задуманного словаря и грамматики.

Одна из словарных работ оставалась у Востокова с давнего времени – составление его „Славено-русского этимологического словаря“ . Над этим произведением он начал трудиться еще раньше, чем над памятниками, но работу ему пришлось прекратить. Сначала был этот „Словарь“ короток и у многих слов не было никаких заметок и определений. Только с течением последующего времени Востоков вставлял в словарь листы с дополнениями, иллюстрирующими свидетельства, взятые из разных памятников и рукописей. На этих листах также были вставлены факты из разных памятников и рукописей. Это был как раз материал, который вышел в сборнике „Для Словаря“ . Востоков „Словарь“ оставил в том же виде, в котором был издан в первый раз. Это означает, что он его никогда не переработал, только его постепенно дополнял, но никогда ничего не вычеркивал. Поэтому в „Словаре“ находится много неточностей. С другой стороны, надо заметить, что в „Словаре“ было заключено очень много слов из разных областей и языковых уровней – слова общие, технические, простонародные, русские, церковнославянские и др. Слова в этом произведении нуждались подробного дополнения, однако для этого не хватало времени. Несмотря на то, что этот труд остался неизданным, он оказал большое влияние на другое произведение – на „Словарь церковнославянского и русского языка“ .

Весь материал, который был приготовлен в Российской академии для задуманного словаря, был передан во Второе отделение Академии наук и все было присоединено к материалам, которые были собраны именно Отделением для подобного словаря. Для составления „Словаря церковнославянского и русского языка“ (по решению Отделения) был избран также А. Х. Востоков. Вместе с остальными он работал над теми словами, которые начинаются на те буквы, которые еще не закончены или вообще не обработаны. Этот „Словарь церковнославянского и русского языка“ был издан в конце 1847 г.

С 1848 г. во 2-ом Отделении Академии наук началась работа по другому словарю – по русскому областному. Материал был получен от преподавателей разных учебных заведений и от некоторых академиков и был передан Востокову для упорядочения. Материал был им очень тщательно разобран, каждое слово описано отдельно, к словам были приведены подробные объяснения. Этот словарь, наконец, вышел в 1852 г. под названием „Опыт областного Великорусского Словаря“ . На шесть лет позже – в 1858 г. – была также под редакцией Востокова издана книга „Дополнение к Опыту областного Великорусского словаря“ . Как выгладит словарная статья в „Дополнении“ показано следующим образом:

- Конюшина (ы) – с. ж.; 1. Шкура убитой лошади. 2. Лошадиное мясо, падаль.

3. Конский щавель. Псков. Твер. (ср. Востоков 1858, 87)

- Раздабуривать ; гл. – болтать, говорить, оставляя работу. Сибирь.

В феврале 1856 г. Востоков принес в Отделение свой собственноручно переписанный „Словарь церковнославянского языка“ . Сначала его издавали отдельными листами при Известиях Отделения , затем вышел двумя отдельными книгами. Первый том был напечатан в 1858 г. и второй в 1861 г. В „Словаре“ приведены все сведения, которые Востоков набирал весьма долгое время – приблизительно сорок лет. В нем заключены познания, которые он приобрел на основании личного самостоятельного исследования языка памятников. Однако позже оказалось, что к некоторым частям словаря были нужны дополнения и некоторые слова нуждались также в переработке и уточнении их объяснения.

Работая над словарными произведениями, Востоков постоянно продолжал работу также над грамматическими трудами. Разные наблюдения об особенностях грамматического строя древнего языка приведены уже в „Рассуждении“ Востокова. Как уже упомянуто выше, Востоков занимался как языком древним, так и современным. Его грамматические занятия уважали как в Российской академии , так и в Обществе любителей . Однако первоначальные его заметки были отрывочными. Только в связи с предложением министерства народного просвещения составить учебное пособие по русской грамматике Востоков взялся за эту работу с большим усердием. Результатом его стремлений стало, что в 1831 г. он издал две книги: „Сокращенную грамматику для употребления в низших учебных заведениях“ и одновременно „Русскую грамматику Александра Востокова, по начертанию сокращенной грамматики полнее изложенная“ . Обе книги были министерством приняты и несколько раз переизданы. По привычке Востокова также его грамматики были составлены с большим усердием и точностью. Полная грамматика Востокова остается до сих пор выдающимся трудом в русском языкознании. Этими двумя работами были разграничены труды Востокова по строю современного русского языка. Он, правда, написал еще несколько заметок, касающихся русского языка, однако гораздо больше он трудился над старославянским языком.

Востоков долго копил материал для составления грамматики старославянского языка. Некоторые части он сделал общедоступными при издании „Остромирова Евангелия“ – к нему он опубликовал „Грамматические правила славянского языка, извлеченные из Остромирова Евангелия“

В 1844 г. А. Х. Востокову исполнилось 63 лет и он хотел закончить все разработанные им труды. Поэтому он взялся за окончание церковнославянской грамматики. У Востокова было много трудностей, касающихся состояния здоровья, и поэтому он уже не был в состоянии работать так интенсивно, как раньше. Оказалась у него еще одна существенная проблема: он поставил себе цель составить подробную и обширную грамматику, однако ему приходилось все делать наедине. Будь у него один или два помощника, ситуация стала бы проще. Однако помощников следовало бы оплачивать. Таким образом, Востокову пришлось все готовить ему самому в возрасте почти 70 лет.

Все выводы, содержащиеся в «Рассуждении» Востокова, стали тогда важным открытием в глазах не только русских, но и европейских ученых. Заслуга Востокова состояла в том, что толчок, данный им в филологической разработке старославянского языка, положил начало исследованиям славянских языков при помощи сравнительно-исторического метода, который сохраняет свою актуальность и в современной филологической науке. К сожалению, позже всего важность открытий Востокова была признана в России: «до 1840-х годов их знали и ценили очень немногие… Только с открытия кафедр славянской филологии в университетах наших стали утверждаться идеи, высказанные Востоковым в его «Рассуждении», в более широком круге распространяясь и в средние учебные заведения, и применяясь к исследования о современном русском языке»

Благодаря А.Х. Востокову в России было положено начало научного изучения древнеславянского рукописного наследия и лингво-текстологического исследования памятников старославянской и древнерусской письменности. В октябре 1860 г. была Востоковым начисто переписана , которую, наконец, издал в 1863 г. „Грамматика“ по объему небольшая. Несмотря на то, что Востоков в нее не включил все важные вопросы церковнославянского языка (отсутсвует, например, глава о словопроизводстве), и что в ней не содержится столько сведений, сколько бы Востоков мог привести, „Грамматика“ является свидетельством о том, как глубоко и тщательно он интересовался церковнославянским языком. „Грамматика церковнославянского языка, изложенная по древнейшим оного письменным памятникам“ стала последним трудом, который А. Х. Востоков в своей жизни издал.